Хроники похождений - [23]

Глава 11

Когда наше путешествие окончилось, я окоченел так, что не мог передвигаться самостоятельно. Меня схватили под руки, вытащили из саней и поволокли куда-то вниз по ступенькам. Больше всего на свете мне хотелось согреться, меня уже не интересовали ни Аннет, ни проблема отца и сына в царской семье, ничего. Лишь мысль о том, что вот-вот меня дотащат куда-то, где будет теплее, заставляла сердце еще хоть как-то биться.

Меня бросили, и я ударился о каменный пол. Чьи-то руки стянули мешок с головы, и я зажмурился от яркого света. Слава богу, глаза, значит, целы.

— Че ощерился? — раздался чей-то рык.

Я находился в большом каменном помещении, освещенном факелами и огнем в очаге. За грубо сколоченным столом сидел седой господин, еще двое сидели по обе стороны от него на стульях. У одного из них лицо распухло так, словно ему приходится отдуваться за семерых беспробудных пьяниц. А надо мною склонилась гора мускулов. Это был велетень.[29] Он смотрел на меня с деловым равнодушием, словно я был пнем, который нужно выкорчевать, порубить на щепки и сжечь. Велетень сидел на маленькой табуретке, закрывая от моего взора половину камеры. Он был голым по пояс, подпоясан черным кожаным фартуком, на ногах синие панталоны и громадные ботфорты, прошитые мельчайшей строчкой и украшенные серебряными пряжками на ремнях и серебряными шпорами. Присутствие этого чудовища наводило на меня беспросветную тоску. И особенно портил настроение кожаный фартук. Когда велетень двигался, казалось, что не мускулы, а булыжники перекатываются под его смуглой кожей. Он схватил меня за плечи и поставил на ноги. За его спиной я увидел бочку с водой, таз с кувшином и сток, проделанный в полу. А еще там стоял деревянный конь, отшлифованный до блеска телесами несчастных, которых на нем пороли, и еще один стол, старинной работы, сделанный искусным мастером, весь в изысканных завитушках. Наверняка этот стол появился здесь благодаря стараниям велетеня. Эти твари сами уродливы, но любят изящные вещи. Я физически ощутил то эстетическое наслаждение, с которым велетень раскладывал на этом столе инструменты для пыток. Мои ноги подкосились, и я упал в обморок.

Очнулся я от боли. Чудовище трепало меня по лицу.

— Экий ты слабонервный, граф, — произнес седой господин. — И куда ты полез с такими нервишками? Тебе бы в деревне на печи лежать, в мамкину юбку сморкаться.

— Что вам угодно, господа? — вымолвил я.

— Нам угодно знать про твою миссию за границей. Куда ездил? К кому? И самое главное, кому передал бумаги? Те, что получил от графа Безбородко.

Я с трудом сглотнул, почувствовав некоторое облегчение от того, что их не интересовала Аннет. Слава богу, им нужны были сведения, которые я вспомнил по дороге сюда. Я расскажу им все, что знаю, потому что плевать мне на все государственные тайны вместе взятые. Как говорил покойный папенька: «Храни тебя Господь ради тех, кого ты любишь». Ради тех, кого люблю, а не ради того, кому срать на царском стульчаке!

— Господа, я все расскажу…

— Конечно, расскажешь, — седой господин слегка пожал плечами.

У него было то скучающее выражение лица, которое бывает у людей, настроенных терпеливо выслушивать какую-нибудь долгую и нудную историю.

— Безбородко передал мне письмо, оно было перевязано черной лентой и надписью «Открыть после моей смерти в Совете», — проговорил я.

— Ну и?

— Вице-канцлер сказал, что это письмо написано собственноручно ее величеством императрицей Екатериной. Он велел передать его на хранение князю Дурову. Дурову Афанасию Федоровичу.

Седой господин за столом вскинул брови. Опухший господин фыркнул и заявил:

— Брешет сволочь, брешет!

— То есть как это — брешу? — растерялся я. — Видит бог, господа, это все правда, более мне ничего не известно! Надо у князя Афанасия Федоровича спросить, что там с этим письмом-то.

— Издеваешься, да? — насупился седой господин.

— Вот вам истинный крест, господа, — я перекрестился.

Велетень зашипел и с отвращением отвернулся.

— Тебе, Дементьев, — обратился ко мне седой господин, — должно быть не хуже нашего известно, что князь Дуров пропал без вести в польскую кампанию. Так что если ты впрямь передал письмо ему, то изволь, милостивый государь, объяснить, где ты его нашел.

Князь Дуров пропал! Да еще в польскую кампанию! То есть задолго до того, как граф Безбородко отправил меня к нему. Выходит, мое воспоминание было мороком, наваждением. А князь Дуров, скорее всего, погиб. Туда ему и дорога, скотине, прости господи. Но сейчас я бы предпочел, чтоб Афанасий Федорович томился в соседней камере.

— Господа, господа, видит бог, это все, что я знаю! — произнес я. — Граф Безбородко передал мне письмо и велел отвезти его князю Дурову. А что было далее, я не помню. Меня опоили, господа, водой забвения.

— Возможно, Дементьев, возможно. Это мы проверим, — седой господин кивнул велетеню.

Послышался грохот далекого камнепада. Это чудовище хрустнуло костями, разминая руки. Зазвенели колесики в серебряных шпорах — переминался с ноги на ногу велетень.

— На эти штучки они мастера, — произнес опухший господин. — Может, и впрямь опоили его.