Хроники неотложного - [62]
Я осторожно спустился. Она молчала, а когда я подошел ближе, отвернулась, явно принимая меня за того из машины. — Помощь нужна? Она аж подпрыгнула. Не ожидала. — Вы кто? — с испугом. Ладно-ладно, не дергайся. — Егерь. Из лесничества. Подуспокоилась. Удачно придумал: выхлоп, рюкзак, афганка — кого ж еще ночью по склонам носит? — Заблудились? — Нет. Как отрезала. Даже холодком потянуло. — Машина наверху — вас ждет? Твердо и уверенно: — Нет. В подтверждение заурчал двигатель. Зашуршало, рыкнуло, развернулось, набрало мощность и, по мере удаления, стихло. Она глянула на запястье. — Полчаса. Нотки горечи и презрения. — Что — полчаса? — Ничего. У-ух окая! Стил вумен. — Ладно. Отвести вас в поселок? — Спасибо, не надо. Интонации ровные, эмоций ноль. — Здесь остаетесь? — Да. — Как скажете. Захочется посидеть, будьте внимательны — сколопендры. Подействовало. — Кто? — Многоножки. — Ядовитые? — Очень. Я повернулся и стал подниматься.
— Вы в Новый Свет?
— Нет, в Веселое.
Полная внутренней борьбы пауза.
— Хотите со мной?
Она молчала. Я снова спустился.
— Боитесь?
Нет ответа.
— Давайте, решайте: Новый Свет — Веселое… мне без разницы.
Решилась:
— С вами.
— У вас фонарика нет?
— Нет. Да он и не нужен… осторожно!
— Далеко еще?
— Порядком.
Она нервничала. Заметно. На грани истерики. Мы как раз подошли к террасе. Я сел на край, нащупал опору, слез.
— Давайте руку.
— Зачем? Тропа вверх идет.
— Здесь кострище. Выпьете чаю и успокоитесь.
Страх пошел от нее волнами. Сейчас побежит.
— Не валяйте дурака, ничего я вам не сделаю, Давайте руку… Да давайте же!
Дала, слава богу.
— Держитесь за ветки. Не спешите.
Пришли. Я разобрал рюкзак, расстелил одеяло.
— Садитесь сюда, отдыхайте.
— У вас сигарет нет?
— Табак, трубочный. Будете?
— Н-не знаю.
— Очень вкусный, попробуйте.
Я свернул ей самокрутку поаккуратнее. Чиркнул спичкой. Высокие скулы, чуть вздернутый нос, падающая на глаза челка. Пепельная шерстка затылка — еле удержался, чтобы ладонью не провести.
Она затянулась.
— Вина хотите?
Опять напряглась.
— Да не бойтесь вы! Портвейн массандровский будете?
— Буду.
Сухие ветки разгорелись стремительно. Я сыпанул хвои, пламя взметнулось, охватив котелок и лизнув суковатую палку, в рогульке которой угнездилась закопченная дужка. Завитки коры вспыхивали; на дне рождались крохотные пузырьки.
Она сидела напротив, скрестив длинные ноги в белых, чуть ниже колен, джинсах. Белый джемпер, белые носки, белые тенниски. Загорелые голени, шея с чуткими мышцами, золотая цепочка.
От костра валило тепло.
— Передайте бутылку, пожалуйста.
Глоток, еще один… ммм, ништяк! Соломку табака в сгиб, языком по краешку и не торопясь, равномерно свертываешь тугую трубочку.
— Можно еще одну?
Я протянул ей над костром сигарету.
— Вас как зовут?
Она помедлила.
— Яна.
— А я Феликс. Сыра хотите, Яна? Козьего?
— Хочу.
Я сунул ей ножик:
— Тогда нарезайте.
Засыпал в кипяток чай, выждал, сунул в котел горящую головню. Поверхность взорвалась гейзером, шипящие змейки стекли по глянцевым от сажи, выпуклым стенкам.
— Это для чего?
— Для дымка. Пили когда-нибудь так?
— Нет.
— Много потеряли.
Я перелил чай в кружку, прихватил ручку платком.
— Держите. Не обожгитесь. Сахар нужен?
— Нет, спасибо. С-с-с-с…
— Осторожно, края горячие. Кружка-живодерка. Дуйте лучше.
Мы пили чай. Прихлебывая из подкотельника, я свернул еще по одной; старая скоропомощная привычка: чай без сигареты — не чай. Пришла луна, встала напротив. Море рябило, сверкая вспышками, но здесь, под соснами, ветра не было. В камнях бормотали волны; рыскали над огнем ушаны[87].
— Не бойтесь, они не опасны.
— Да я знаю. Просто неожиданно так…
— Вы еще не видели, как козодои летают, когда их много, — кровь стынет.
Она поежилась.
— Ладно, Ян, поздно уже, давайте спать.
Сразу вскинулась. Вцепилась глазами, ест просто.
— Да что вы, в самом деле… никто вас не тронет. Заворачивайтесь и засыпайте. Ночь теплая, не замерзнете.
Не, боится. Вот блин, а?
— Папаша, дорогой, ну что мне сделать, чтоб ты мне поверил? Самому зарезаться или справку принести из милиции, что я у них не служу?
Кажется, убедил.
— Мне отойти надо.
— Поднимитесь наверх, осторожней только.
Ушла. Недалеко. И меня боится, и темноты тоже боится. Смех и грех. Я выкинул шишки, расправил для нее одеяло. Сам лег к костру. Надел свитер, укрылся курткой. Нормально.
Яна вернулась и легла. В обуви. Лежит, не дышит — мышеловка и та меньше напряжена.
— Кроссовки снимите.
Сняла. Подтянула коленки. Пружина.
— Яна.
Не сразу:
— Да?
— Сейчас я встану и тоже схожу наверх… Вскакивать по этому поводу необязательно. Выбросьте все из головы и заворачивайтесь поплотнее.
Сходил, прогулялся. Когда вернулся, она уже спала. Или делала вид, что спала. Я подложил дров, повернулся спиной к огню. От куртки вкусно пахло выгоревшей тканью и ГСМом. От хвои пахло смолой. Щелкал костер, обволакивало теплом. День помнился нескончаемо длинным. Вся острота ушла, и воспоминания стали мягкими и уютными. Питер казался смутным и нереальным.
По невидимому горизонту шел пароход. Я долго смотрел на него, лежа щекой на вытянутой руке…
Проснулся я рано. Яна, свернувшись в эмбрион, доходила под своим одеялом. Накинул на нее куртку, упал на руки и стал отжиматься — грелся. Потом запалил костер, стал варить кашу. Установил на камнях подкотельник для чая и топил шишками. Шишки давали жар и пузырили смолой, раскаляясь докрасна и долго храня первоначальную форму. Море застыло; водоросли спокойно висели в прозрачной толще. Начало пригревать.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке? Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.