Хроники неотложного - [43]
Старушка возится на полу, словно налим в тазу. Неврологии у нее нет.
— Гипует[74] старая. Насть, ты глюкометром пользоваться умеешь?
— Нет.
— Феликс, покажи.
Че извлекает из кармана прибор и ловит бабульку за палец.
— Сначала надо добыть капельку крови.
Он колет бабку в концевую фалангу, отчего та вдруг пронзительно верещит. Мы вздрагиваем. Продолжая визжать, бабка остервенело выдирается и, когда Феликс ее отпускает, умолкает.
— Фиги, легкие у старушки! Смотри: нажимаешь сюда, капаешь, ждешь. Вот, пожалуйста — один-пять. Норму сахара знаешь?
— Четыре?
— Примерно. Три с половиной — шесть. Что в таких случаях делаем?
— Глюкозу.
— Молодец! Набирай шестьдесят.
Настенька вытаскивает три двадцатикубовых баяна.
— Стой-стой-стой, двух хватит. Введешь один, отдашь мне, пока вводишь второй, я набираю первый, понятно?
Пока Настенька набирает, Че закатывает бабке рукав.
Потом, сев к ней спиной, зажимает в своей подмышке ее руку и, ухватив за запястье, командует:
— Давай.
Почувствовав укол, старуха воет сиреной и, извиваясь, словно минога, вырывается, суча ногами и колотя Феликса по хребту свободной рукой. Настенька пугается, порет вену и выдергивает иглу. Из дырки, в силу плохой свертываемости, фигачит кровь, и, в довершение, на площадку вылезает стая жильцов.
— Вы что, сволочи, над старухой издеваетесь?
— Мы не сволочи. — Я сижу у бабки на ногах и, надавив ей на плечи, прижимаю к полу. Феликс держит одну руку, я другую. — Ей надо сделать укол, а она не дает… набирай сразу шестьдесят… восемьдесят набирай.
— И баян без иглы дай.
Бабка перестает подскакивать и всю энергию вкладывает в ор. Исхитрившись, Че одной рукой фукает ей под язык двадцатник глюкозы. Секунда — и мы с ног до го ловы оказываемся в липких каплях концентрированного раствора.
— Беспонтово, Вень, обратно выплевывает. Настя, блин, ты быстрее можешь?
Настенька уже набрала две двадцатки и заканчивала набирать третью.
— Куда ж вы такую дозу-то лошадиную?!
Понеслось.
— Пожалуйста, не мешайте нам. Если не можете это видеть — уйдите.
Феликс, освободив руку, зажимает бабке рот.
— Да люди вы или нет? Фашисты!
С нижнего этажа подошли:
— Вы чё …ляди творите? Совсем о…ели?
Все, попали: их много, они пьяные, и они ни…уя не понимают.
— Так, б…, отлезли все от нее! Отлезли, я сказал! Чё вылупилась, коза?!
Настенька медлит.
— Коли, Настя. Да коли же, ептать!
Они — совки. Они делают евроремонты и ездят в дорогих иномарках, но они — совки. Никто из них не решится перейти от слов к делу, все будут ждать, когда начнет кто-то другой, а до этого они будут стоять над душой и бычить. Объяснять бесполезно. Надо сцепить зубы и молча делать свою работу, тогда на этом все и кончится — по…дят да разойдутся. А сорваться, ответить — значит дать им то, чего они добиваются: casusbelli[75]. Бабку эту они в гробу видели, им нужно что-то, что задело бы их лично, а сочтя себя оскорбленными, они, когда их много, они пьяные и ни…уя при этом не понимают, могут полезть в драку.
Одна из жен, оставив открытой дверь, демонстративно набирает 03.
— Але! Тут ваши санитары старуху убивают…
И смотрит на нас: перестанем мы или нет? А вот и не перестанем!
— Але! Да… ваши санитары над старухой измываются… Петра Смородина, двадцать два… Я? Соседка… Из двести восемьдесят восьмой.
С ответственным соединили.
— Не знаю… издеваются, в общем… руки ломают, рот заткнули, эсэсовцы… Да, хорошо. Вас к телефону.
Это она мне. Сейчас, побежал!
— Скажите, что я позвоню, когда мы закончим.
Озадачились. Стоят, переминаются, но хоть заткнулись — и то хорошо.
— Болюсом, Настя, болюсом.
Двадцать кубов, сорок, шестьдесят… Старуха подсыхает, успокаивается, кожа ее розовеет, взгляд принимает осмысленное выражение. Эти уроды, потоптавшись, расходятся по квартирам.
— Алло, любезный! Как насчет извиниться?
Дверь закрывается. Че несколько раз жмет на звонок.
— Чё надо?
— Ты оскорбил девушку. Будь мужчиной — извинись перед ней.
— Выйди отсюда!
Он крупнее Феликса килограммов на тридцать. Толкает в грудь, Че отлетает, дверь захлопывается.
— Набери анальгина, Настя.
— Брось, Феликс. Оставайся в шляпе.
Старушка уже оклемалась и, переживая ситуацию, мелко крестится.
— О х-хосподи. Царица Небесная, спаси вас Христос, ребятки, дай бог здоровья…
— Вы из какой квартиры, бабушка?
— Да вот же, из двухсот девяностой…
Она шарит по карманам.
— Ключ! О господи, ключ оставила, вот же напасть какая. И чайник на плите, как на грех… Ой, погорим, ой, погорим!
Бабка плачет. Феликс изучает замок.
— У вас дверь внутрь открывается?
— Внутрь, миленький, внутрь.
— Вень, давай высадим — потом гвоздями обратно прибьем… У вас молоток есть?
— Погоди. Бабуля, замок сам захлопывается?
— Сам, сам.
— Значит, если дверь открывается внутрь, то скос у язычка к нам… Так, Че, ты отжимаешь вбок, я поддеваю ножом.
Дверь старая и расшатанная. Черемушкин упирается ногами в проем.
— Давай!
Лезвие в щель до упора, надавить и легонечко на себя. Минута, другая… Феликс, весь красный, орангутангом висит на ручке.
— Ну, скоро там?!
— Сейчас.
Есть! Внутри щелкает, и дверь открывается.
— Вуаля!
Везде горит свет. На кухне бьет паром чайник. Воды в нем на донышке. Вовремя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Рассказ. Случай из моей жизни. Всё происходило в городе Казани, тогда ТАССР, в середине 80-х. Сейчас Республика Татарстан. Некоторые имена и клички изменены. Место действия и год, тоже. Остальное написанное, к моему глубокому сожалению, истинная правда.