Хроники неотложного - [12]

Девушке было мучительно стыдно. Северов осматривал ножик. Повертел в руках, попробовал лезвие и одним движением развалил чуть ли не надвое увесистую «Из рук в руки». Выразительно глянул на суицидника. Тот осекся. Менты понимающе ухмылялись.

Участковый пытал соучастника:

— Вы знакомы с пострадавшим?

— Нет.

— Вы здесь живете?

— Нет.

— Тогда что вы здесь делали в первом часу ночи?

— Шел в гости.

— В какую квартиру?

— А вам не все равно?

— Вы лучше отвечайте, молодой человек.

— А почему я должен вам отвечать? По-моему, вы не имеете права…

А вот это зря! Мусорам про «не имеете права» лучше не говорить. Это он крупно ошибся.

— У вас ведь нет ни сумки, ни рюкзака?

— А какое это имеет значение?

— Самое непосредственное. Раз у вас нет ни сумки, ни рюкзака, значит, этот нож был у вас в кармане, так? Так.

Теперь смотрим: лезвие больше десяти сантиметров, имеется кровосток и упор для пальцев.

Участковый саданул лезвием по бетону дверного проема и осмотрел кромку.

— Изделие выполнено из твердой, неотпущенной стали и остро заточено. Холодное оружие. Разрешение на ношение, пожалуйста.

— Да такие ножи в любом ларьке продаются!

— Разрешение есть?

— Да какое разрешение? Вам что, придраться, что ли, не к чему?

— Так. Разрешения нет. Незаконное приобретение, хранение и ношение холодного оружия плюс публичное оскорбление сотрудника правоохранительных органов при исполнении служебных обязанностей. Проедемте с нами.

Попал парниша.

— Так, теперь с этим. — Участковый обратился к Северову: — Данные мы сняли, куда вы его?

— Еще не знаю, запросить надо.

— Я никуда не поеду.

— Вопрос обсуждению не подлежит.

— Я еще раз говорю: Я Н-И-К-У-Д-А НЕ П-О-Е-Д-У!

— А хотят ли вас здесь видеть, вы не задумывались?

— Это уже не ваше дело.

— Ошибаетесь, мое. Уж коли вызвана скорая, то ответственность за пациента целиком и полностью ложится на меня.

— Я скорую не вызывал.

— Вы — нет, а ваш товарищ — да. Кстати, по предварительному сговору с вами же.

— Не несите чушь. Я не знаю его.

Веня ухмыльнулся.

— Ай донт ноу хим! Истинно говорю тебе: еще не пропоет петух, как ты трижды отречешься от меня. В общем, так, драгоценный, с боем или без боя, а ехать придется. Лучше это сделать без боя. Тогда я пишу в диагнозе «демонстрация суицида» и после осмотра ЛОРа вы свободны, как ветер прерий. В противном случае мы вас пеленаем, рисуем суицидальную попытку и везем в дурку, со всеми вытекающими.

— Вы гарантируете, что после осмотра меня отпустят?

— Я ничего не гарантирую. Сочтут нужным оставить — останетесь. — Северов повернулся к старшему: — Капитан, нам бы сопровождающего.

— Обратно отвезете?

— Не вопрос!

— Тит, съезди.

— Я без нее не поеду. — Суицидник посмотрел на мента. — И дайте мне слово офицера, что…

— ТЫ, ДЕШЕВКА СРАНАЯ, А НУ, ПОДНЯЛ ЖОПУ И ПУЛЕЙ В МАШИНУ! ЛЕЖИТ ТУТ ОБОССАННЫЙ, СУКА, ГОЛУБУЮ КРОВЬ КОРЧИТ! СЛОВО ОФИЦЕРА ЕМУ ДАВАЙ! ВСТАЛ! Я СКАЗАЛ!! ГОВНО!!! И ТОЛЬКО ВЯКНИ ЕЩЕ, ПАДАЛЬ, КЛИТОР ВЫРВУ!

Все посмотрели на меня с удивлением. Юноша откинулся на постель.

— Разговор окончен.

— Вы опять за свое?

— Я все сказал.

Влюбленного заломали. Он истошно орал и, повисая на руках, выкрикивал на весь дом: «Катя! Катя!», усиливая всеобщее омерзение. Менты озверели. Его спасало только наше присутствие, он это понимал и орал, брызгаясь, еще громче. Северов резюмировал:

— Я б такими наполнял баржи и топил в Финском заливе.

Щелкнули наручники, чмокнуло несколько оплеух. Девчонка не выдержала:

— Оставьте его. Я поеду.

— Не стоит — он же только этого и добивается.

— Я знаю. Он мне уже так надоел.

— Так оставайтесь. Слышь, парень, не пускай ее!

— Не надо. Не надо, Саш, я поеду. Я с ним поговорю…

Мы курили, стоя на мозаичном полу приемника. Я, Веня, девушка Катя и мент Тит. Под ногами угадывалось выложенное при царе «SALUSAEGRОTISUPREMALEX»[31]. Надпись пересекали дорожки следов и разводы половых тряпок. Северов ухмыльнулся:

— Символично.

Ромео обследовался. Добившись своего, он, лежа раненым героем, всю дорогу рассказывал Кате о своих чувствах, а узнав, что по ее просьбе едем не в дурку, повеселел и даже попытался вести задушевную беседу с ментом. Но тот за все время не произнес ни единого слова и лишь в приемнике, склонившись над зажигалкой и глянув вслед, коротко бросил:

— Обсосок.

Катя частила затяжками, не зная, куда девать ломкие пальцы. Скулы ее заострились, глаза потемнели, лицо осунулось.

— Да-а, довел он тебя. Бить пробовали?

— Некому.

— А парень твой?

— Его самого несколько раз отметелили. Этот подослал.

— Что, сам не пошел?

— Да какое тут «сам», о чем вы?

Тит угрюмо хмыкнул.

— Он гопоту подсылал, а сам невдалеке стоял, прятался. Потом, когда понял, что Саня не отступит, — травиться начал. Нажрется таблеток, записку напишет и звонит, прощается. Со мной, с родителями, с друзьями… Они, естественно, в скорую. Те приедут — дверь открыта. Не запирался. И таблетки подбирал неопасные. Мамаша его достала, мои меня задолбали, друзей общих всех подключил. Мы уж с Сашкой и квартиру сняли втихую, и телефоны сменили — все равно выследил. Вот, теперь новое шоу придумал — вешаться.

— Ну, и на фига ж ты с нами поехала?

— Я не знаю… Ничего к нему не чувствую, одно от вращение. Поговорить хотела по-хорошему.