Хроники Мировой Коммуны - [38]
– Глупо все-таки вышло, извини, – Аля достала очередную папиросу, приложила к ее кончику палец, пока та не затлела, раскурила и неловко улыбнулась. – Если честно, я хотела, чтобы он ползал у меня в ногах, выл от страха, дрожал как осиновый лист. А получилось…
– Такие вещи вообще мало радости приносят, поверь моему опыту, – ответила задумчиво Марьям.
Они стояли на краю вокзальной площади, посреди которой молодой человек в форме железнодорожника с наспех повязанной на левом рукаве красной лентой зачитывал немногочисленным слушателям – торговкам, дворникам, носильщикам, ранним пассажирам – постановление об упразднении самодержавия. Не до конца проснувшийся вокзальный люд реагировал без особого энтузиазма – впрочем, побить смутьяна или отвести «куда следует» тоже никто не порывался.
– А что теперь? – спросила Аля, глубоко затянувшись. – Мы построим социализм или это будет все равно такой же обман? Если мы просто призраки внутри машины, если все это – не настоящий мир, не будет ли издевательством играть в революционеров?
– Почему ты думаешь, что у меня есть готовый ответ? – вопросом на вопрос ответила Марьям. – Я знаю только одно: ты умеешь бороться, любить и ненавидеть так, как не каждый может в мире, который ты зовешь «настоящим». Для нескольких девочек там, снаружи, ты уже послужила нравственным образцом, можешь поверить. Так почему твой мир должен быть менее настоящим, чем наш? Может, мы и разные, но есть одна по-настоящему универсальная ценность, которая нас объединяет.
– И какая же?
– Революция. Революция должна продолжаться. Пойдем поближе, послушаем, – Марьям положила руку Але на плечо. – Что-то мне подсказывает, что работы у нас еще ой как много.
Солнечные лучи, перехлестнув через здание вокзала, осветили крыши и окна верхних этажей на противоположной стороне площади. Тени с каждой минутой становились все короче.
Утро нового дня вступало в свои права.
Яна Завацкая. Диктатура пролетариата
Cлушай, я хлеба забыл взять. Может, зайдем на базу или в магаз? Заодно покажешь мне, где тут у вас жратву берут.
Дана взмахнула на Дыма ресницами.
– У вас же своя база, на стройке.
– Да, а в центре я ничего не знаю.
Магазин носил гордое наименование «Снежный барс». На черном фоне вывески сверкала эмблема – серебряный зверь, изготовившийся к прыжку.
– Это сеть магазинов, других у нас и нет почти. Если не считать госбаз, конечно. А деньги-то есть у тебя?
Торговый зал радовал глаз – зеркала, живописные горы фруктов, пирамиды из ярких коробок и банок. Организовано как на базе – набираешь продукты, идешь на кассу. Только выбор шикарнее. Дым взял ржаную буханку и связку ароматных бубликов. На кассе сидела бледненькая девочка лет пятнадцати. Молча пробила чек, достала пакет с фирменной эмблемой.
– Вика! – заорал густой дамский голос из подсобки, – тебе сколько раз, пилять, повторять, не ложь рыбу в общий холодильник! Ты чо там делаешь вообще?
Девочка вздрогнула, пришла в себя и ответила тонким голосом:
– Чек пробиваю, тут покупатели!
– Иди сюда, пилять, ты у меня щас языком будешь холодильник мыть!
Дана дернула приятеля за куртку. Дым стоял с полуоткрытым ртом – хлеб в одной руке, пакет в другой – и, судя по выражению плохо бритой физиономии, собирался немедленно кого-то бить.
– Пошли, Дым! Это у них всегда так. Сейчас все объясню.
Они вышли на улицу.
– Детям же запрещено в частных предприятиях, – выдавил Дым. Дана вздохнула:
– А девочка и не работает. Она маме с папой помогает, бесплатно. И так у них во всех магазинах. Понимаешь, фирмы, где больше двух рабочих, платят такой налог, что производство уже невыгодно. А у нас в городе зарегистрировано сотни полторы мелких предпринимателей – это и фермы, и перерабатывающие, и магазины вот, и в каждом по двое рабочих и один хозяин. По налогам выгодно. А кроме этих двух рабочих – жена хозяина, якобы домохозяйка. Дети хозяина. Мать и отец хозяина, братья-сестры, тетки, кузены всякие. Они все не оформлены, разумеется. Но придраться не к чему – дело семейное. Кормят весь город. Фирмачи все формально независимы. На самом же деле вся выручка поступает неким Барсятникову и Фролову, владельцам двух самых крупных магазинов. Кстати, эта девочка на кассе – дочь самого Барсятникова. Барсика нашего, чтоб его.
– Вот ёклмн! И ничего не сделаешь? Все по закону?
– Подожди, – зловеще произнесла Дана, – сейчас на собрание придем, там будет еще интереснее.
Биография Дыма была ясна как стеклышко. Родился во время войны, учился в школе-коммуне в Перми, затем два года армии и три года сверхсрочной на Тайване, где пытались закрепиться китайские буржуи. Госпиталь после ранения, курсы строителей, первая работа здесь, в Кузине, на строительстве пищевой фабрики, и первый курс заочного факультета промышленного строительства – сейчас каждый где-нибудь да учится. Еще в школе решил вступить в комсомол, а на строительных курсах – кандидатом в компартию, но так как теперь он переехал в Кузин, то требовались и новые поручители, и эту роль охотно взяла на себя рыжая Дана, работница местного «Электрона», мастер-оператор автоматической линии.
