Хроники Эвернесса - [4]

Дедушка Лемюэль ответил ласково:

– Ты способный. Но несмотря на все твое хвастовство, ты еще очень молод, Гален. И тебе известно, что так же, как наука описывает физические законы, волшебные сказки отражают законы сновидений. И ни одному герою, ни в одной сказке не удалось пропустить мимо ушей дедушкино предостережение и уйти безнаказанным. Не ходи в Тирион. Не разговаривай с основателем. Тебе ясно?

И он прикурил трубку от свечи, которую держал в руке.

Гален отступил к двери, дерзко щелкнув фонариком, и с топотом поднялся по лестнице, бормоча себе под нос.

Дедушкина улыбка погасла, стоило Галену выйти из комнаты.

– Далеко лететь завтра ночью… – прошептал он и уставился на резное изображение крылатой лошади. – И опасно. Придет ли ко мне сон-лошадка, когда прозвонит колокол? Сегодня в Виндьямар. Но куда завтра?..

Взгляд его пересек комнату и задержался на портрете мужчины с суровыми глазами, держащего череп на коленях.

– Станешь ли разговаривать со мной на этот раз, старый друг? И отпустишь ли назад? За краем мира так холодно, а я так стар…

Он выбил пепел из трубки о каминную полку. Настроение курить пропало. Думы его были мрачны.

– Предположим, на этот раз ты не отпустишь меня сквозь мглу назад к солнечному свету. Если я не проснусь, кто останется? Один перепуганный мальчик?

V

Гален, шумно поднимавшийся по лестнице, знал о привычке дедушки Лемюэля разговаривать с самим собой. Погасив фонарик, он быстро и тихо прокрался обратно вниз по ступеням. Он присел на корточки в коридоре рядом с дверью в гостиную и как раз услышал последнюю реплику дедушки Лемюэля.

Позже, лежа без сна в кровати и наблюдая, как лунный свет играет тенями ветвей на потолке, Гален пришел к твердому решению.

«Первый из хранителей до сих пор несет наказание за нарушение долга, – подумал юноша. – Но дед все-таки собирается поговорить с ним. Он идет на такой риск. Когда я учился в шестом классе, это стоило ему комы. Я помню, как доктор называл это: кома».

Он фыркнул про себя. К нынешним врачам он не испытывал ничего, кроме презрения.

«Зов первого стража предназначался мне. Мне. Сон-лошадки приходят каждый раз, когда я зову, но к деду они приходили всего три раза. Может, он вообще не сумеет попасть в Тирион. А если я двинусь сейчас и справлюсь с опасностью самостоятельно, завтра ему не понадобится лететь».

Мысленным взором он нарисовал круг, чтобы выстроить башню времени, которую дедушка Лемюэль научил удерживать в сознании. Он вычертил четыре крыла, поместив в них определенные фазы луны, элементы и времена года. Вокруг он воздвиг статуи и символы, сады и гавани, переходы и стены – все со своим собственным именем и тайным значением. Через несколько минут воображаемое здание встало вокруг него так же реально, как и то, в котором он находился. Он прошептал второе скрытое имя Морфея и шагнул в это здание, покинув свое тело на кровати, в которой спал. Он вышел через дверь, представлявшую нынешнюю фазу луны и время года.

В воображаемой садовой беседке пылал чистым белым огнем факел из стеблей нартекса. Воображаемый гриф на насесте терзал кусочек красной печени. Одна из арок беседки вела к лестнице, уходившей вверх к огромной черной дамбе на востоке. На стенах по обеим сторонам от арки пылали серебряные буквы заклинания для призыва сон-лошадки из глубоких сновидений.

Он взглянул на эти слова, гадая, произносить их или нет. Даже теперь он спал всего лишь наполовину: он ощущал тяжесть конечностей, смутно чувствовал подушки и простыни, подобные маленькой горной стране складок и морщин. Дедушка Лемюэль учил его никогда не призывать даже малые силы ночи, если никто не стоит рядом, чтобы разбудить в случае опасности.

А сон-лошадка – не самая малая сила.

– Если я не вернусь к утру, дед заметит, – попытался сказать себе Гален.

Прежде чем заснуть окончательно, позабыв о своем дремлющем теле, и полностью окунуться в сновидение, он успел подумать только одно: «Я не перепуганный мальчик».

ГЛАВА 2 ЖИЗНЬ ЗА ЖИЗНЬ

I

Муж и жена сидели, освещенные солнцем. Он сидел на кровати и держал ее руки в своих. Она откинулась на подушки, глаза ее смотрели, как всегда, ясно и весело. Массивный, с густыми черными бровями и раздвоенной черной бородой, он казался громоздким по сравнению с ней, миниатюрной и изящной. Выражение ее лица все время менялось: она то улыбалась, то моргала, то задумчиво надувала губки, то стреляла туда-сюда любопытными глазами. Волосы у нее были длинные и очень темные, а глаза – синие-синие.

– Мне так грустно! – жизнерадостно воскликнула она.

Голос у нее был звонкий, как говорливый ручеек. Тем, кто слышал его, становилось легче.

– И что же так огорчает мою женушку?

Он попытался улыбнуться, но в голосе затаилась печаль. Он говорил с сильным акцентом.

– Похоже, из мира уходят все сказки. Пересыхают! – Она вскинула ладошки с растопыренными пальчиками и пожала плечами, обозначая это таинственное исчезновение. – Никто их больше не слушает и не рассказывает. Просто смотрят телевизор. Папа называет его «дурацкий ящик». Не знаю, оттого ли, что там показывают глупости вроде «Спасателей Малибу», или потому, что его смотрят только дураки… Хотя мамы иногда читают детям книжки перед сном.