Хроника трагического перелета - [7]

На ипподроме Ле Ман мало кто обращал внимание на неказистый сарай. Разве что репортеры с их непостижимым нюхом на сенсацию — грядущую, возможно, — нет-нет да подбирались к нему.

Репортерам приходилось довольствоваться описаниями того, что вытянутые костлявые черты иноземца напоминают птичьи, что в его серо-синих глазах видится фанатический блеск. Как, может быть, у пресвитерианских пасторов, которые, стремясь приобщить к христианству диких индейцев, порой теряют свой скальп. Находили в нем сходство также с траппером, какими представляли бесстрашных и добрых следопытов по Фенимору Куперу. Наиболее нахальные из пишущей братии сумели установить, что в сарае у него всего-навсего раскладная койка, потертый чемодан, умывальник с зеркалом для бритья да керосинка, на которой по утрам он жарит себе яичницу. Встает на рассвете, работает дотемна. Никого к аппарату странных очертаний не подпускает, помощи ничьей не принимает.

А уж коль, идя на все, дабы разжиться информацией, приводят в сарай с ипподромной трибуны важного гостя — генерала, банкира, даже министра, — иноземец заявляет на своем чудовищном французском:

— Уэлл, но раньше я должен закончить одну важную вещь.

Скрывается и больше не появляется.

«Где были они раньше, — думал, верно, Уилбер Райт, — эти фланеры, эти технически безграмотные бульвардье в своих шляпках из парижской соломки, со своими потными любопытными носами?»

Где они, в самом деле, были, газетчики и родной его Америки, когда шесть лет назад на пустыре Китти-Хоук на берегу Атлантического океана он с младшим братом Орвиллом запустил в небо первый планер, оснащенный собственноручно построенным автомобильным мотором?

* * *

Открытие, изобретение, опередившее время, порой забывается, порой остается в истории, но…

Капитан 1 ранга Александр Федорович Можайский, с 1876 года на протяжении пяти мучительных лет добивавшийся у русского военного министерства ассигнований, сумел, наконец, заказать в Англии для изобретенного им аппарата тяжелее воздуха два двигателя. Но — паровых. Оснащенная ими его стопудовая махина оторвалась все же от земли, и мы справедливо считаем Можайского первым, кто порвал кандалы земного притяжения. Однако попытка, совершенная на поляне в Красном Селе, окончилась неудачей — довольно громоздкий крылатый аппарат оторваться-то оторвался, но тут же и грохнулся, поломался.

Нужны были еще годы и годы. Нужно было, чтобы самодвижущаяся коляска, оснащенная двигателем внутреннего сгорания, потихоньку въехала в быт.

Нужен был, очевидно, и другой континент, на котором выжили, укоренились, который освоили самые рукастые и головастые переселенцы из старушки-Европы.

Пареньки из провинциального маленького Дайтона, дети пастора, несомненно, скроены были и сшиты из того материала, той эманации мыслительной энергии и нестеснительной коммерческой инициативы, что и великий изобретатель Томас Алва Эдисон, что и механик, основавший автомобильную империю и по-императорски названный Генри Фордом I.

Полагаю, Марк Твен, сочиняя приключения симпатичного пацаненка Тома Сойера, не ставил перед собой глобальной задачи запечатлеть национальный характер. Но вспомним сцену, когда тетушка Салли в наказание заставила Тома покрасить забор. И он, применив средства рекламы, создал компанию, возглавил ее в качестве директора-распорядителя, заработал горсть стеклянных шариков, высушенную лягушачью лапку и кучу других самонужнейших вещей. Том, впрочем, был в душе не только бизнесмен — фантазер и романтик. Теодор Драйзер, работая над романом «Финансист» (как раз в те годы, когда юные Уилбер и Орвилл Райты ощупью подходили к делу своей жизни), описал, по всей видимости, их ровесника — 13-летнего Фрэнка Каупервуда, который романтиком уже не был вовсе, в индейцев не играл: прагматик сызмальства нырнул в дебри коммерции — не имея в кармане ни цента, путем законной коммерческой операции нажил 32 доллара.

Надо думать, примерно подобным путем подростки Райты добыли средства, чтобы купить печатный станок, взялись издавать газету(!). Подрабатывали на объявлениях. Чтобы доставлять ее подписчикам, саморучно построили двухместный велосипед — тандем. Уже и в этом — признаки технического таланта. В городе появлялись и другие велосипедисты, машины у них были покупные, братья живо сообразили, что неумелым на первых порах «циклистам» будет часто требоваться ремонт. Затем — серийное производство, широкая продажа велосипедов. Вот предпосылки дальнейшего.

Уилбер и Орвилл трудились, не щадя себя, по 16 часов в сутки.

Правда, яичница, зажаренная мамиными руками, пахла чистым сливочным маслом, а не машинным, как у Уилбера в леманском сарае.

Как и когда познакомились они с профессором Октавом Шанютом и он рассказал им о планере Лилиенталя, показал свою модель рукотворного небесного корабля, автор не доискался. Но как бы то ни было, блеснул этот исторический миг. Блеснула у Уилбера и Орвилла мысль — гениальная — оснастить планер автомобильным мотором.

Они придали бипланной конструкции жесткость. Они, братья Райт, изобрели руль направления. Моторчик был у них слабенький, и они предприняли все, чтобы максимально облегчить конструкцию: у них, по существу, не было фюзеляжа (нагие сколоченные рейки, чтобы держался руль), не было шасси (идея, которой они придерживались с упорством, достойным лучшего применения, в конце концов привела к тому, что биплан «Райт» был вытеснен с магистрального пути авиастроения).