Хроника трагического перелета - [5]

…Аналогия дальняя, но, согласитесь, что-то в ней есть. Эскадра не ведала, где искать противника, пилоты с трудом находили и сам маршрут. Карты, выданные оргкомитетом, никуда не годились. Один из участников по пути сделал изрядный крюк, второй вообще полетел совсем не в ту сторону.

…Ввиду некомпетентности автор не вправе даже и размышлять о коренной причине поражения в Цусимском проходе Корейского пролива. Не может судить, правомерна ли давняя версия — о том, что адмирал Зосима Рожественский, бывший начальник Главного Морского штаба, был бездарным флотоводцем, японский же адмирал Хейхатиро Того совершил маневр, равный по гениальности действиям Нельсона при Трафальгаре (мнение зарубежных специалистов), либо обнародованная недавно[1] — о том, что маху дал Того, Рожественский же действовал безупречно, виной всему стечение обстоятельств. Японский флот был мощнее, артиллерия, обладая бризантными снарядами, обрушила на наших огневой и газовый вал, русские же бронебойные прошивали корпуса вражеских судов навылет, но не взрывались. Потому ли роковым утром 14(27) мая 1905 года, велев по случаю юбилея коронации Николая 11 торжественно поднять стеньговые флаги, Рожественский не принял во внимание радиограмму с госпитального судна «Урал» о идущей параллельным курсом неприятельской армаде, рявкнув «Не болтать!», что был тупоголовый бурбон, или, напротив, решил, хитрец, внимательней слушать чужие переговоры в эфире, тоже не стоит гадать — не угадаешь, Как бы то ни было, в бою погибло 22 корабля под Андреевским флагом. Убито, утоплено, сгорело заживо и пропало без вести 5045 моряков. Командующий 3-й эскадрой адмирал Небогатов дал себя окружить и сдался в плен.

…Итог перелета Петербург — Москва. Терпели аварии (все — по нескольку) девять аппаратов из девяти стартовавших. Ранены и контужены пятеро пилотов и пассажиров, двое — тяжело. Один погиб.

…Мы. не знаем и не узнаем последних слов командира первого из погибших кораблей — «Осляби» — капитана 1 ранга Бэра: он скрылся в пучине вместе с гигантским факелом, в который превратился его высокобортный океанский броненосец. Не знаем, что завещал командир эсминца «Громкий», стремившегося в одиночку, избежав исполнения небогатовского приказа о сдаче, вырваться в открытое море. И кавторанг Керн, когда после двух суток боя без еды и сна, смертельно раненный, передал управление юному мичману Потемкину. Не узнаем никогда, что думал рулевой эскадренного броненосца «Орел» Копылов, когда сжимал штурвал руками с напрочь оторванными осколком пальцами.

Океан не скажет.

Но знаем мы, что сказал в пятом часу утра 11 июля 1911 года в Москве на Ходынском поле — том самом, что несколько лет назад было завалено трупами после чудовищной давки, трагически знаменовавшей начало царствования последнего из династии Романовых, авиатор Александр Алексеевич Васильев:

— Нас посылали на смерть.

Что и написал автор передовицы «Цусима русской авиатики».

Ведомо ли, однако, ему, до какой степени точно в своей аналогии он накрыл цель? Вряд ли. Клубок причин, приведших к русско-японской войне, к поражению, краху, имя которого «Цусима», еще долго не был распутан.

Но говоря о точности аналогии, автор имеет в виду некоторых действующих лиц, фигурировавших в истории и той войны, и — начала русской авиации. И — перелета. Такое вот — не случайное — совпадение.

Так, адъютантом главнокомандующего Куропаткина служил бывший лейб-гусар граф Стенбок-Фермор, настолько явно по расчету женившийся на дочери московского купца-миллионщика Харитоненко и запятнавший этим честь, что вынужден был уйти из гвардии. В дальнейшем депутат III Государственной Думы от фракции «Совета объединенного дворянства», крайнего правого, черносотенного крыла, граф Стенбок-Фермор возглавил Императорский Всероссийский аэроклуб. Прямо причастен к перелету.

Так, одним из виновников поражения под Мукденом, командующим корпусом, разбитым японским генералом Ноги, был генерал от кавалерии барон Александр Васильевич фон Каульбарс. «Его дальнейшая «деятельность» в 1905 году (иронически замечала «Русские ведомости») известна всей России» — к ней мы еще обратимся, дабы дать елико возможно полную характеристику личности, взглядов и образа действий председателя организационного комитета перелета.

И, наконец, вот что писал Сергей Юльевич Витте, все понимавший в механизме управления империей: «Великий князь Александр Михайлович был прародителем этой проклятой затеи, составившей несчастье России». Затеи, то есть «маленькой победоносной войны для удержания революции» (так поделился чаяниями двора министр внутренних дел Плеве с Куропаткиным) и к революции же приведшей.

О названном актере исторической сцены — подробнее. Поскольку его роль в развитии нашей авиации (какую, нам предстоит понять в ходе дальнейшего рассказа) трудно переоценить: великий князь состоял августейшим шефом воздушного флота, к нему сходились многие нити.

Сын любимого дяди Александра III, а значит, двоюродный дядя Николая II, рослый, красивый, эффектный мужчина, не пользовался фавором при дворе. Ни разу не упоминал его имени царь в своих дневниках, ведя которые на протяжении всей жизни, тщательнейшим образом фиксировал, кто, в частности, из родственников в котором часу с минутами зван к завтраку, обеду, ужину, с кем гуляли, играли, к примеру, в домино. Вообще ветвь Михайловичей Николай и ближние не жаловали, как и их мать, принцессу Баденскую, имевшую репутацию дамы хитрой, коварной и бессердечной. Александр, похоже, более других братьев и сестер удался в нее — с ее быстрыми приметливыми темными глазами и обволакивающими манерами. Был весьма честолюбив, страстный интриган, влияние же простирал косвенно, через посредство родной сестры последнего царя Ксении Александровны, на которой был женат.