Хроника трагического перелета - [17]

* * *

Одним из ездивших в Киев репортеров был Николай Попов. Вернувшись и прочитав заметку, явился в Эртелев переулок — вдвоем с приятелем, в квартиру Милюкова, и, молодой (пятнадцать лет разница), здоровый, тренированный, нокаутировал близорукого миролюбивого магистра русской истории. На глазах жены и детей. Разбил очки, выбил зуб.

Скандал разразился на всю страну. Общественность засыпала Милюкова телеграммами соболезнования, возмущения беспардонным хулиганством. Писали Короленко, Бунин, Брюсов… Депутаты Думы — от октябристов до социал-демократов — явились лично засвидетельствовать свои чувства. Половина сотрудников «Руси» в знак протеста вышла из редакции.

Возмущена была вся русская журналистика.

Дело было передано в суд.

Собственно, скандал стал началом конца газеты «Русь» — вскоре она, как тогда говорилось, почила в Бозе.

* * *

Биограф Попова, упирая на то, что его герой нанес удар не кому-нибудь, а столь одиозному субъекту, выдает это за доказательство прогрессивных, чуть ли не революционных убеждений Николая Попова.

…Как нас учили предмету истории в школе, а потом в вузе? Кое-как, по верхам, пользуясь затертыми штампами.

«Гучковы-милюковы» — называя имена, точно клички, точно символ политической рептильности, В.И. Ленин имел в виду венец эволюции этих людей.

П.Н. Милюков образца 1914 года — по убеждениям оборонец, даже нет — точнее, агрессивнее: чистой воды империалист, ратовавший за отторжение у Турции проливов: его так и называли — «Милюков Дарданелльский». Милюков образца 1917 года 3 марта слезно умолял великого князя Михаила принять венец, от которого отрекся Николай II, в крайнем случае, бремя регентства: «Если ваше высочество откажется, будет гибель… Россия потеряет свою ось… Монархия — единственно возможный в России центр, если вы откажетесь, будет ужас». Во Временном правительстве первого состава Милюков — министр иностранных дел.

Милюкова первых лет его научной и политической деятельности В.И. Ленин называл «одним из наиболее сведущих историков, кой-чему научившимся у исторического материализма». Магистерская диссертация «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформы Петра Великого» характеризует его не только как чистой воды либерала-западника (он и был всю жизнь страстный англоман, сторонник парламентарной монархии), но и как постепеновца. В Петре I ему не импонировало не только кнутобойство, но и решительный, революционный характер реформ, ему милей казалась гибкохитроумная политика Екатерины. Он много думал и писал об укреплении военной мощи империи, отсюда, по всей вероятности, смена позиции, уход вправо в начале империалистической войны.

В начале же века за левизну взглядов магистр был уволен из Московского университета, эмигрировал. (Тот же Витте твердил: «Милюков — крайне левый, находящийся на границе революционеров».) Вернувшись в 1905-м, арестован. Впрочем, ходатайствуя за лучшего своего ученика, выдающийся историк В.О. Ключевский писал мрачно-знаменитому Трепову: «Я достаточно знаком с его образом мыслей и его отношением к разным агитаторским кружкам. Он совсем не радикал и хорошо понимает вред подпольной агитации… На свободе г. Милюков окажет сдерживающее влияние на увлекающихся».

В черновиках письма осталась блистательная формулировка: «Милюков — фермент порядка». Полагаю, Василий. Осипович вычеркнул ее, не будучи уверен, что Трепов поймет слово «фермент». Сей последний, товарищ министра внутренних дел и, по существу, всесильный диктатор в 1905-м, кроме решительности и жестокости, отличался и необширным умом, о чем свидетельствует характерный эпизод. Когда по улицам Петербурга двигалась погребальная процессия за гробом Александра III и по обочинам шпалерами стояли войска, ротмистр Трепов скомандовал своему эскадрону: «Смирно, равнение налево, гляди веселей!»

Но, судя по дневниковым заметкам, учитель не так уж преувеличивал и дарование ученика. «Он, — писал Ключевский, — был бы умен, если бы не силился быть им».

Однако — что случилось с Поповым в 1908-м, то случилось. Может, нет худа без добра? Скомпрометировавший себя и (дружно пишут газеты) «посторонний литературе», аполитичный, в сущности, нововременец приговаривается судом к аресту на месяц без замены штрафом. Попов подает апелляцию.

Интересы потерпевшего представлял в суде адвокат О. Грузенберг — тот самый, который за год до случившегося был одним из защитников по делу «О членах сообщества, присвоившего себе наименование С. — Петербургский общегородской Совет Рабочих Депутатов». Он тогда публично обвинил правящие власти во лжи. На сей раз присяжный поверенный Грузенберг зачитал просьбу своего доверителя не приводить в исполнение приговор Попову. Но Николай Евграфович заявил, что мысль ходить «в прощенных» ему невыносима, тем более от мужчины, не рискнувшего встать к барьеру.

Трудно представить, как это мог осуществить магистр истории, не знавший, где у пистолета курок, и практически не способный углядеть мушку.

Пока же суд да дело, Попов отбыл за границу.

И — повторяю — нет худа без добра. Россия потеряла дуэлянта и нахала, зато спустя два года, забыв обо всем, восторженно встретила аса.