Хроника частной жизни - [42]

На следующий день,когда все они,встреченные Алексеем, прибыли в Новосибирск,Настасья Григорьевна почувствовала сначало простое недомогание,а затем появилась высокая тем-пература и бред.У нее начиналось двустороннее воспаление легких.В безглазой кучности времени сульфамидные препа-раты еще не получили той особенной формы очистки, кото-рая и из гроба поднимает умирающих,а антибиотики,о чудо-действенном месте которых в усмирении пляски смерти не ведал еще и будущий сэр Александр Флеминг,спокойно раз-множались лишь в природе как тайне бытия.

Трагедию Нины,теряющей любимых брата,отца,мать под ободами колес жизни,кроме Алексея,никто понять и не хотел и не мог,да и разговаривать об этом было не с кем.Всех инте-ресовали карточки,жиры,промтовары,пучеглазые самоварные морды киноэкранных див,да скучные постановления о раз-витии сельского хозяйства и экономики народа,хотя дураку было ясно,чем чаще говорят о народе,тем меньше для него делается,чем больше свистят в уши о сельском хозяйстве,тем скорее оно разрушается,тем чаще снижают цены в госсек-торе,тем быстрее образуется дефицит,чем упорнее делают матрацы из народа,тем глупее становится население,тем больше претензий на исключительность создается в сознании всемогущего гегемона,которого же и давят,рвут,жгут и пожи-рают в еще большей степени,чем если бы вовсе о нем по-забыли в предбредовых схватках новых чувственных идей пе-рестройки общества,перенесшего разруху,голод и чуму.

Настасья Григоревна умирала на руках дочери,и это было счастье умереть на руках любимого человека.Такое было дано не всем в том странном времени,где сын и дочь доносили на родителей как обуржуазившихся в корне,как чуждых новому светлому сегодня,в котором лозунг,распред и соглядатайство были двигателями построения общества равных в узрении ис-ступленного мира коммунистического недалеко,которое все никак не наступало,а мировая революция превращалась даже в колхоз озлобленных угрюмых людей,до исступления весе-лящихся в напоенных светом подарках зрения великих мас-теров от кинематографии.Настасья Григорьевна умирала,но в тайниках своей простой,неграмотной и раскрепощенной души просто материнским чувством еще могла ощущать то бес-конечное родовое одиночество,с котором оставалась ее дочь, ее маленькая дочурка Нина и хотя ей шел уже двадцать шестой год,и у нее была любимая семья,которая потенциаль-но с ней одно и то же,но в толпокрылатом духе ее собст-венного Я уже не оставалаось никого,кто был бы с ней связан также близко как ее родители и брат,безвременно истертый жерновами рабоче-крестьянского Молоха.Конечно,она не мог-ла найти точные эквиваленты своим переживаниям потухаю-щего сознания,в котором протекали картины безрадостного детства,но большой и беззаветной любви к мужу,своим детям, картины непосильного крестьянского труда в городе,в кото-ром бы,казалось,не было никакого крестьянского труда,но труд находит сильных в труде,труд твердеет землей в руках таких беззаветно преданных земле-кормилице людей,которые уже почти сливаясь с ней,превращаясь в саму землю,шевеля губами,уже ощущая нечаянно-раздольный привкус холода не-бытия, все еще сопереживают с родными и близкими, хотя смерть в свои объятия умыкает каждого по одиночке,оставляя близким лишь материю тканей да ощущение духа передан-ного таинства жизни.

Нина,опустившись на колени перед холодеющими остан-ками матери,плакала навзрыд проголосным тяжелым криком, на который только способна зрелая женщина,криком,который уже никогда больше не повторится,поскольку он единственен в своем звучании и в дальнейшем превращается лишь в без-звучное содрогание духа,обливающее сердце слезами,но мозг, влитый в мудрость,уже не позволяет звуку тоски вырываться из гортани свободным криком раненной птицы,истекающей свободно льющейся алой кровью из раны разверзстой гру-ди.Всесстороннее живое существо в этот миг созерцает толь-ко самое лучшее из пережитых чувств,но не ума,факт созер-цания состоявшейся зрелости еще не опознается плачущим сердцем,но чувствуется в своем бесконечном сопереживании с уходящим близким человеком,в смерти которого обновляется душа страждущего.

Теплым осенним днем,когда золотые листья берез,хорошея в своем увядании, устилают ковром тоски тонкие паутины едва заметных тропинок кладбища,а медные листья хмурой багряно-красной рябины остывают в пополуденных лучах солнца,создающего ореол зеленого цвета неба сквозь трепе-щущую листву неопавших листьев,словно наступает шевеля-щееся затмение,хоронили Настасью Григорьевну на местном Новосибирском кладбище,совсем близко от того места,где рас-полагалась высоченная труба кочегарки института,где работал Алексей.Нина уже не плакала.Она стояла перед раскрытой могилой,в которой предстояло лежать останкам ее матери, и в темнеющих волосах этой яркой прежде блондинки,прогляды-вала первая изморозь седины,а сквозь ллойдовские стекла высокопреломляющих очков теперь уже на возникающий не-высокий могильный холм смотрела тоска глаз,тоска вни-мательной жизни души,тоска любящего сердца,тоска,которая уже никогда не исчезает из ее глаз в будущем,хотя глаза эти преобретают оттенок веселости,радости,сопереживания, вдох-новения,бесконечной любви,тоска,которая есть мудрость жиз-ни.