Христос остановился в Эболи - [8]

Тот, другой старик, с длинной белой бородой, спускающейся на грудь, который курит рядом с адвокатом, — почтовый приемщик на пенсии; он из Сан-Джованни, земляк доктора Джибилиско. Его зовут Поэрио, он последний отпрыск гальянской ветви известной семьи патриотов. Он глух и болен. Он страдает затрудненным мочеиспусканием и страшно исхудал. Ему, конечно, не долго осталось жить.

Эти сведения я получил от адвоката П., веселого юноши, который присоединился к нашей группе. Как он тотчас рассказал мне, он получил диплом несколько лет назад в Болонье. Не то чтобы у него было какое-то стремление к наукам или профессиональное честолюбие, совсем наоборот. Дядя оставил ему в наследство все свои владения и дом в поселке при условии, что он получит диплом; и он отправился в Болонью. Разгульная студенческая жизнь была для него великим приключением. Получив диплом и вернувшись в поселок, чтобы мирно наслаждаться наследством, он женился на женщине старше себя и уже не смог больше уехать. Он абсолютно ничего не делал, пытаясь и в поселке продолжать жизнь студента. Да и чем заполнить все часы дня, все дни года? Пассателла — игра в карты, болтовня на площади, вечера в винных погребках. Большую часть наследства дяди он проиграл в Болонье еще прежде, чем вступить во владение им; теперь все земли заложены, доходы стали скудными, семья растет. Но милый юноша оставался по-прежнему студентом из Болоньи, веселым и распутным. На другой стороне площади расшумелся его товарищ по выпивке и пассателле, помощник учителя начальной школы. Он пьян сегодня, как почти всегда, с самого утра. Вино дурно действует на него, он делается диким, раздражительным, драчливым. Его вопли, когда он дает уроки в школе, слышны на краю поселка.

Все внезапно встают и направляются к почте. Оказывается, по склону улицы спускается старая почтальонша с мешком газет и писем, за которыми она каждый день отправляется на муле к перекрестку Сауро, где проезжает расхлябанный автобус, везущий несчастных путешественников по ухабистой дороге с тысячами поворотов из далекой Матеры в долину Агри. Все бегут к почте и ждут, пока дон Козимино, горбун с заостренным лицом, вскрывает пакеты и делает выборку. Это — вечерняя церемония, которую никто не пропускает и в которой буду после участвовать и я каждый день, весь год. В ожидании корреспонденции все стоят перед зданием почты; только подеста и бригадир входят туда и, под предлогом просмотра служебной почты, с любопытством читают все письма. Но в этот вечер почта запоздала, уже наступает ночь, и мне нельзя больше оставаться на улице. Прихрамывая, подходит маленький худой настоятель с большой красной кисточкой на шляпе; никто ему не кланяется. Мне уже пора идти. Я зову своего пса Барона, который прыгает передо мной, возбужденный всем новым в этом новом для него месте — новыми запахами, новыми собаками, овцами, козами, птицами. И я медленно поднимаюсь к дому вдовы.

Обрыв стрелка окутан тьмой, тьма охватывает лиловые и черные горы, которые со всех сторон замыкают горизонт. Загораются первые звезды, по ту сторону Агри сверкают огни Сантарканджело, и дальше еле заметны огни неведомых мест, может быть Ноэполи или Сенизы. Улица узкая. В наступающей тьме сидят у дверей крестьяне. Из дома умершего доносятся стенания женщин. Неясный шорох бродит вокруг меня, а дальше — глубокое молчание. Мне кажется, что я упал, как камень с неба, в стоячую воду.

Вот какова эта страна порядочных людей! — думал я, ожидая ужина в доме вдовы. Огонь горел под котелком, потому что добрая женщина решила, что я устал после дороги и мне необходимо съесть что-нибудь горячее. Обычно вечером не разжигают огня, даже в богатых домах — там хватает оставшегося от завтрака: немного хлеба с сыром, несколько маслин и неизменные сухие фиги. Что же касается бедняков, то они едят весь год один хлеб, изредка добавляя аккуратно нарезанный недозрелый помидор или чеснок с оливковым маслом, или испанский перец, из тех, что дьявольски жгут. Это страна порядочных людей! Я еще не мог определить свои впечатления, не мог проникнуть во все местные страсти и тайны политики; но меня поразили спесь, манеры синьоров, прогуливавшихся на площади, и особенно общий тон злобы, презрения и взаимного недоверия в их разговорах, легкость, с которой они проявляли враждебные чувства, отсутствие всякой естественной сдержанности в обществе только что прибывшего человека из чужих краев, что сразу раскрыло передо мной пороки одних и слабости других. Хотя я не мог еще определить это точно, но было очевидно, что здесь, как и в Грассано, взаимная ненависть всех против всех кристаллизуется в двух партиях. Здесь, как и в Грассано, как и во всех других поселках Лукании, синьоры, которые не смогли из-за неспособности, или бедности, или из-за преждевременного брака, или из-за интересов опекунства, или по какому-либо капризу судьбы эмигрировать в рай Неаполя или Рима, превращают собственное разочарование и собственную смертельную тоску в общую ярость, в неугасимую ненависть, в постоянно пробуждающиеся древние чувства, в вечную борьбу за утверждение, вопреки всем, своей власти над маленьким уголком земли, где они вынуждены жить. Гальяно — крохотный поселок, расположенный вдали от дорог и мира людей; поэтому страсти здесь примитивней, проще, но не слабее, чем в других местах; и мне казалось, что будет нетрудно вскоре подобрать к ним ключ.