Христос остановился в Эболи - [78]

Станция была пустынна; я прогуливался взад и вперед по провинциальной улице, разговаривая с моим охранником. Грассано снова приветствовал меня с высоты горы, как постоянно возвращающееся дружеское видение; но его облик изменился. Тогда я понял, почему мне показался странным пейзаж, когда я увидел его утром из окна вагона. Холм был такой же, как всегда, те же ленивые изгибы и неожиданные трещины до самого кладбища и поселка; но земля, которую я всегда видел серой и желтоватой, стала теперь неожиданно и неестественно зеленой.

Весна внезапно началась даже здесь в те немногие дни, что я был в отсутствии; но тот цвет, который в других местах полон веселой гармонии и надежды, здесь приобретал характер искусственный и резкий; он выглядел фальшиво, как румяна на обожженном солнцем лице крестьянки. Такая же зелень с металлическим отливом сопровождала меня при подъеме к Стильяно, словно фальшивый звук трубы в похоронном марше. Горы снова замкнулись за моими плечами, как ворота тюрьмы, когда мы спускались к Сауро и начали подъем к Гальяно. На белых глинах маленькие пятна зелени, разбросанные тут и там, сверкали на солнце еще более назойливо и странно; они казались беспорядочно разбросанными кусками разорванной маски.

Приближался вечер, когда мы прибыли в поселок. Моего охранника Де Лука все сразу узнали. Здесь мне и стало известно, что все, что он мне рассказывал о себе и о своей семье, было правдой: сын слепого обладателя мудрой лошади был почти земляком и многие приглашали его зайти закусить, прежде чем ехать. Но он торопился: ему удалось занять лошадь, он вскочил в седло и уехал в Монтемурро, куда мог добраться, только проехав всю ночь.

Гальяно, после короткой отлучки в город, показался мне еще меньше и еще печальнее, чем всегда, в своей хмурой бурбонской неподвижности. Еще два года здесь! Тоска однообразных дней будущего неожиданно наполнила мое сердце.

Я пошел домой, а из дверей до меня доносились приветы и «добро пожаловать». Барон, порученный мною Джулии, стоял посреди площади, как важный синьор; увидев меня, он побежал мне навстречу радостно и шумно. Я думал, что найду дома Джулию; но дом был пуст, очаг погашен и ни чего не было приготовлено к ужину. Я послал за ней мальчика; он вернулся сказать мне, что она не может прийти и чтобы я не ждал ее ни завтра, ни позже; но причину она не сообщила. Я должен был опять подняться к вдове, чтобы что-нибудь поесть.

После я узнал от донны Катерины, что во время моего отсутствия блондин-цирюльник, любовник Джулии, почувствовал приступ ревности, один бог знает насколько необоснованной, и пригрозил моей ведьме, что перережет ей горло своей бритвой, если она опять вернется ко мне, и так перепугал ее, что она не посмела даже прийти повидаться со мной и поздороваться. Только много позже, когда ее страх прошел, она стала останавливаться, чтобы поговорить со мной, когда мы встречались, и смотрела на меня со странной таинственной сдержанной и чуть-чуть снисходительной улыбкой, но так и не рассказала мне о причине своего ухода.

Донна Катерина разбивалась в лепешку, чтобы найти мне новую служанку.

— Есть одна лучше Джулии. Эти дни она будет занята, но я думаю мне удастся уговорить ее и она придет.

В это время несколько ведьм поселка приходили ко мне, но я решил дождаться женщину, предложенную донной Катериной. Среди тех, кто предлагал мне свои услуги, но кого я не взял, была одна старуха, которая особенно просила, чтобы я взял ее к себе. Мне показалось, что ей было лет семьдесят. После я с удивлением узнал, что ей было почти девяносто, что она была любовницей старого восьмидесяти двухлетнего отца дона Луиджино и была влюблена в меня. Так, не заметив этого, я рисковал быть пожранным самой старой Паркой из всех, которых мне когда-либо приходилось видеть.

Наконец пришла Мария, женщина, посланная сестрой подесты. Она была ведьма, как Джулия, даже больше, чем Джулия, и у нее был вид классической ведьмы, из тех, что мажут себя мазью и летают по воздуху верхом на метле. В ней не было ничего от звериной величественности Джулии. Ей было лет сорок, она была довольно высокая, худая, с сухим морщинистым лицом с длинным тонким носом, выступающим заостренным подбородком. Она двигалась легко, ловко и быстро работала. Казалось, ее сжигает внутренний огонь, что-то вроде ненасытной жадности, бесовская нервная чувственность. Она бросала на меня взгляды, горящие мрачным огнем; я тотчас же понял, что не найду в ней пассивности Джулии и что должен держать ее на расстоянии. Поэтому все время, пока она была у меня, я очень мало общался с ней. В остальном же она была прекрасная женщина.

Кроме бегства Джулии и другие события произошли в мое отсутствие. Уехал дон Джузеппе Трайелла, его безвозвратно сослали умирать в малярийные трущобы Гальянелло. Рождественская ночь принесла свои плоды, дон Луиджино торжествовал. Епископ объявил конкурс на приход Гальяно, но запретил Трайелле участвовать в нем. Его преемник, дон Пьетро Лигуари, уже приехал из Мильонико. Он нашел удобный дом на главной улице, около площади, и поселился в нем с своей экономкой и невероятным запасом съедобного.