Христос остановился в Эболи - [18]

Дон Луиджи с видом человека, который не хочет себя скомпрометировать, молчал, а через некоторое время ушел, сославшись на то, что у него есть дела. Когда мы остались одни, донна Катерина, наливая мне кофе в японскую чашечку и угощая домашним мармеладом из айвы, продолжала тем же восторженным голосом хвалить меня и обещать свою помощь во всем, что может мне понадобиться. Была ли это искренняя сердечность, или женская, материнская склонность к покровительству, или желание показать человеку с Севера свой авторитет в поселке и свои таланты домашней хозяйки? Здесь было все: и сердечность, и стремление к покровительству, и хвастовство политическим авторитетом и умением готовить. Донна Катерина действительно отлично готовила мармелад, маринады, торты и тушеные оливки, сухие фиги с миндалем и сосиски с испанским перцем. Но здесь было — и это сразу чувствовалось — и другое, что-то более интимное, личное, где определенную роль играло мое неожиданное появление, — какое-то сильное чувство, которое разжег мой приезд, как неожиданный ветер разжигает гаснущий костер.

— Большая удача, что вы будете здесь с нами. Вы должны жить здесь три года? Я понимаю, что вы бы хотели уехать раньше, и я вам желаю этого, но для нас лучше, чтобы вы остались. Здесь хороший край, все добрые итальянцы и фашисты и потом Луиджино, подеста; мой муж был секретарем фашистской организации, а теперь я исполняю его обязанности, здесь не так много дела. Вы будете жить, как в семейном кругу. Наконец у нас будет врач, нам никуда не надо будет ездить всякий раз, как заболеем. Кстати, я познакомлю вас с моим свекром, который живет со мной. Дядя Джузеппе, доктор Милилло, стар и должен уйти на покой. Здесь есть другой врач, он отравляет весь поселок снадобьями, которые приготовляют его племянницы, но теперь он не будет больше отравлять никого, ни он, ни эти твари, ни он, ни эти распутницы!

Голос донны Катерины поднялся до высшей точки напряжения и отчаяния: ее тайной страстью, которую она не в силах была скрыть, была, без всякого сомнения, ненависть, ненависть сосредоточенная, неотступная, как навязчивая идея, и так как другие чувства молчали в душе этой женщины, то ненависть ее стала деятельной, изобретательной. Донна Катерина ненавидела «распутниц» из аптеки, ненавидела их дядю, доктора Кончетто Джибилиско, ненавидела всех этих родственников и свойственников из Сан-Джованни, которые помогали ему, ненавидела тех, кто покровительствовал ему в Матере. Я был послан провидением, и не имело значения, какие политические обстоятельства обусловили мой приезд; важно было, что я мог явиться орудием ее ненависти. Я должен был выкинуть Джибилиско на улицу, заставить закрыть аптеку или отнять ее у его племянниц. Донна Катерина была женщина деятельная и пылкая. Она была истинной хозяйкой поселка. Гораздо более умная и волевая, чем брат, она умела делать с ним все, что хотела, оставляя за ним видимость власти. Что такое фашистская партия и фашизм, ее не интересовало, и она этого не знала. Для нее быть секретарем фашистской организации означало иметь возможность распоряжаться. Как только она узнала о моем приезде, она тотчас же выработала план действий, внушила его брату и добилась, хотя с гораздо большим трудом, что и старый дядя примирился с ним. Она предполагала, что я стремлюсь к врачебной практике, и хотела извлечь из этого возможно больше пользы: надо поддержать меня в этом стремлении и заверить, что благодаря их авторитету у меня не будет неприятностей; дать мне понять, что только от них зависит успех моего намерения. Нужно было тотчас же оказать мне всяческое внимание и в то же время показать свою силу, дабы предотвратить возможность, чтобы я, пусть непреднамеренно, попал в какой-то степени под влияние их врагов. Дон Луиджино, привыкший строго держаться с высланными, трепетал при одной мысли, что скомпрометирует себя, если будет хорошо обходиться со мной, и не пожелал пригласить меня к себе — его враги могли бы донести на него; значит, ей надо было действовать самой и попытаться привлечь меня на свою сторону. Ее ненависть была одним из видов традиционной ненависти, какая обычно разъедает две группы господствующих в поселке семей. И, быть может, здесь, как в Грассано, начало ненависти нужно было искать в более отдаленной эпохе. Можно предположить, что Джибилиско, семейство врачей, принадлежало столетие тому назад к либералам, а Магалоне, более низкого происхождения и недавно поднявшиеся, поддерживали бурбонистов и разбойников, но я не смог установить этого. Ясно только, что, кроме обычной вражды, что-то другое, интимное будоражило сердце донны Катерины, и я незамедлительно все узнал из ее собственных не слишком сдержанных намеков и из болтовни женщин в поселке. Муж донны Катерины, толстый человек, с лицом спесивым и тупым, какое бывает у военных (фотография его в мундире капитана занимала почетное место в гостиной), учитель школы Никола Кушанна, секретарь фашистской организации Гальяно и правая рука своего шурина и своей жены во владычестве над поселком, был очарован красивыми черными глазами, высокой гибкой фигурой, белой кожей прелестной дочери аптекаря, хотя та и принадлежала к враждебному семейству. Были ли они любовниками или все это сочинили злые языки, я не мог узнать, но донна Катерина была в этом уверена. Донна Катерина была уже не молода, и двадцать лет и красота соперницы заставляли ее трепетать. Предполагаемые любовники не могли устраивать свидания в таком маленьком поселке, где на них были устремлены тысячи внимательных глаз, где зоркие, всегда широко открытые глаза донны Катерины ни на минуту не выпускали их из виду. Был только один способ удовлетворить эту непреодолимую страсть, как представляла себе ослепленная ревностью обманутая жена: донна Катерина должна исчезнуть, тогда они смогут обвенчаться. Темноволосая соблазнительница и ее белокурая невзрачная сестра были бесконтрольными невежественными хозяйками отцовской аптеки, беззаконно отданной на их попечение; весь поселок негодовал и боялся последствий их беззастенчивой небрежности при взвешивании лекарств. Способ избавиться от донны Катерины был у них в руках — яд. И яд мог быть дан без опасения, что его обнаружат: из двух врачей поселка один был дядя отравительниц и, конечно, соучастник; другой, старый, выживший из ума, был неспособен в чем-либо разобраться. Донна Катерина может оказаться умерщвленной, а безнаказанные и счастливые любовники станут смеяться над ее могилой.