Христианство Востока и Запада: в поисках зримого проявления единства - [90]

♦  дохалкидонские церкви, которые признают из вселенских соборов V в. лишь Эфесский, но не признают Халкидонского;

♦  доэфесские церкви, которые вовсе не признают вселенских соборов V в.

Предписанные в качестве законов империи богословские формулировки вселенских соборов служили имперской церкви мерой истинной церковности. Те местные церкви, которые их отклоняли, характеризовались как «раскольнические» или «еретические». Если хоть часть из них проявляла готовность к послушанию, не было препятствий принятию их в общение, потому что не было сомнения в продолжении существования благодатности «раскольнических» или «еретических» сообществ, несмотря на упрёк в «заблуждении».

Усилившаяся с XI в. и начавшая свою экспансию в греческий мир Западная Европа определяла меру истинной церковности признанием права Римского престола на руководство церковью; она считала всех, кто отвергал эту претензию, раскольниками. Но те греки, которые подчинялись притязаниям Римского престола на руководство, могли оставаться «греческими христианами»; латиняне включали их как «униатов» в собственные церковные структуры, где они или подчинялись непосредственно латинскому епископу, или им оставляли греческого епископа, который, со своей стороны, был подчинён латинскому иерарху в качестве викария. Когда иезуиты в ходе европейской колониальной экспансии вошли в соприкосновение с древними восточными церквами, они находили расхождения их наследия с латинской традицией и порицали их столь же жёстко, как некогда имперская церковь — противников соборов. Но как в случае с греками, так и в случае с древними восточными церквами, Западная Европа относилась к жёстко порицаемым сообществам как к истинным церквам; у греков, которые считались «раскольниками», и у «христиан св. Фомы», и у эфиопов, обычаи которых считались «испорченными», а учение которых подозревалось в «ереси», западноевропейские иерархи безоговорочно исполняли епископскую службу, если только к ним относились с «послушанием».

Когда в процессе турецкой экспансии там и тут латинские христиане и христиане-униаты были лишены своих церковных руководителей, тогда и греческие епископы могли «расширять» свою юрисдикцию и увеличивать число «послушных» верующих за счет до сих пор считавшихся, с их точки зрения, «находившимися в расколе» христиан.

После Тридентского собора, когда началась католическая реформа, всё изменилось. В эпоху Ренессанса и ещё во время Тридентского собора епископы, посвящённые «раскольническим» патриархом Константинопольским или «раскольническим» архиепископом Охридским, могли действовать, при явном разрешении Рима, среди греков и албанцев Южной Италии; их община была признана как собственная, достойная уважения церковь. Это признание они утратили вследствие новых порядков, установленных при Пии IV и Пии V. Теперь их епископов доставляли в Рим, и там они должны были отказаться от своих греческих традиций, которые прежде считались благодатными, а теперь характеризовались как заблуждения. Хотя вскоре после того Григорий XIII вернулся к традиции и вновь признал Константинопольского патриарха Иеремию и иерархов его патриархата собратьями по епископскому служению и не отрицал у греков существование церкви. Но уже при Сиксте V вновь распространились сомнения в церковности греков. В ответе, который был при нем в 1589 г. отправлен в Молдавию, шла речь о том, что принятие под юрисдикцию папы означает для молдаван гарантию спасения.

Ещё более отчётливо это выражено в булле, которой в 1595 г. Климент VIII предоставил унию русинам. В булле говорится, что тех, о которых папа явно полагал, что они находились «вовне», с унией он принял в церковь; и это им обеспечивает вечное спасение, потому что они обещают послушание Римской церкви и исправление того, что было у них ошибочным. Такое мнение о том, что представляли собой русины до унии, не имеет ничего общего с тем, что излагается в их ходатайстве и о чем они просили. В формулировках папской буллы речь идёт об экклезиологической позиции, которая распространилась среди латинян через несколько лет после Тридентского собора и, благодаря иезуитам, в особенности Петру Скарге, получила хождение в Польско-Литовском государстве. Она, видимо, произвела впечатление и на некоторых из тамошних русин, иначе было бы непостижимо, что римская точка зрения на унию нашла одобрение у части из них в Бресте. Остается надеяться, что богословско-историческая наука когда-нибудь выяснит, насколько была принята там ещё на рубеже XVI и XVII вв. новая экклезиология.

Из послания, отправленного Петром Могилой в 1645 г. в Рим, и из того факта, что он получил одобрение и у униатов предложенного им тогда пути примирения между обеими русинскими церквами, явствует, что наряду с противниками Брестской унии также часть её сторонников не были убеждены в посттридентском изменении экклезиологии. Послание противопоставляет единение, которое было достигнуто во Флоренции между двумя правоверными, в равной мере уважаемыми церквами и без вмешательства в наследие одной или другой стороны, брестским событиям, когда намеревались извлечь русин из состояния отсталости и ввести в единственно правоверную Римскую церковь.