Христианство: век за веком. Очерки по истории христианской Церкви - [154]

Через некоторое время Леонтьев, придумав для поездки служебный предлог, отправился на Афон в русский Пантелеймонов монастырь, который в то время был знаменит своими старцами. Как русского консула его встретили торжественно. С колокольным звоном навстречу ему вышла вся братия монастыря во главе с настоятелем. После молебна и праздничной трапезы Леонтьев заявил, что ему необходимо переговорить с духовником обители. Это желание было немедленно исполнено. «Я подходил к его келье с бесконечною жаждою смирить себя и найти здесь веру, – вспоминал Николай Константинович. – Переступив порог, я подошел к старцу и без слов с рыданием упал к его ногам. Так разрешилась эта напряженная внутренняя драма!» Это был первый решительный шаг Леонтьева.

Вторым шагом Леонтьева к Богу была отставка и жизнь на Афоне более года под руководством опытного духовника. Многому пришлось учить «неверующего» Леонтьева. Его разговоры о Боге, вере и неверии, о монашестве осветили предстоящий путь жизни, и поездка на Афон оказалась плодотворной. Уезжал в Россию он верующим человеком.

Препятствий для пострига оказалось очень много. Афонские старцы отправили его в Оптину Пустынь под руководство преподобного Амвросия. Однако и здесь исполнение обета затянулось у Леонтьева почти на 20 лет и совершилось только в последний год его жизни. Его здоровье постоянно ухудшалось. Он становился все более хилым, несмотря на то что ему не было и 60 лет. «Многие раны грешнику», – повторял он. В 1891 году старец Амвросий постриг его в монашество с именем Климент и отправил на жительство в Троице-Сергиеву Лавру, а через несколько месяцев Леонтьев скончался от воспаления легких. «Вот и Леонтьева уже нет… – пишет один из современников мыслителя. – Он был добрым человеком, христианином. И сумел дойти до смирения. А это великая вещь…»

М.В. Первушин

Римско-Католическая Церковь в XIX веке. Первый Ватиканский Собор

В XIX веке Римско-Католическая Церковь оказалась лицом к лицу с новым миром, в котором все большее влияние приобретала национально-освободительная борьба. События гражданской истории Европы сопровождались быстро развивавшимся прогрессом науки и техники. Начиная с Французской революции, рабочее движение охватило множество европейских государств и поставило под сомнение существование Церкви как незыблемой основы гражданского общества. Церковь превращалась лишь в один из социальных институтов общества, которое развивалось по своим, отнюдь не религиозным, законам. И с этой новой реальностью нельзя было вести разговор при помощи отлучений и запретов. Церковь была вынуждена вступать в диалог с этим обществом.

Первым главой Римской Церкви, который пошел навстречу гражданскому обществу, был папа Пий IX. Он вошел в историю Западной Церкви как создатель современного папства. Еще его предшественники считали уличные газовые фонари или железные дороги дьявольскими изобретениями. Пий же основывал банки и акционерные общества. При нем стали выходить многочисленные католические журналы и газеты. Именно при этом первосвященнике был поднят вопрос о папской непогрешимости. Наверное, ни одно из определений Римской Церкви, за исключением инквизиции, не порождало большего соблазна в христианском мире, чем это.

Одни исследователи полагали, что только реформатору, боявшемуся противодействия своим начинаниям, каким и был Пий IX, нужен был этот иммунитет под видом непогрешимости. Другие видели в этом определении логическое завершение всего процесса возвышения римских епископов. Ведь долгое время государственность в Европе была нестабильна, и единственным устойчивым институтом была Римская Церковь во главе с папой. К нему на протяжении столетий обращались как к арбитру не только в вероучительных спорах, но и по светским вопросам. Все это привело сначала к учению о главенстве Римской кафедры над всей Церковью, потом о главенстве самого Римского епископа, а затем к выводу, что папа является абсолютным и неподсудным главой Церкви. А как же может ошибаться тот, кто выше Церкви? Вопрос о полноте власти и первенстве Римского епископа окончательно был сформулирован при Пие IX на Первом Ватиканском Соборе в 1870 году.

Подготовка к Собору началась задолго до его открытия. Папа разослал приглашения как православным епископам, так и всем протестантам, желая собрать в Ватикане всю полноту христианства. О цели созыва Собора в папских приглашениях говорилось только в общих чертах. Да и у самих католиков о назначении Собора не было четких представлений. Поэтому, когда на Соборе было предложено объявить догматом учение о непогрешимости (или точнее – безошибочности) римского первосвященника, среди участников прошел «шепот удивления». Противники нового догмата явились к Пию IX. Причем у многих из них вызывал возражение не сам догмат по существу, а, скорее, его политическая несвоевременность. Они, припадая к ногам папы, умоляли его изменить формулировку догмата или, по крайней мере, смягчить ее. Но папа был непреклонен.

Около ста несогласных из пятисот присутствовавших делегатов покинули Ватикан, не дождавшись голосования. Среди них было несколько кардиналов, множество епископов, а также профессора богословия европейских университетов. Все они представляли элиту католического богословия. Они оставили письменный протест, в котором заявляли: «Только из благоговейных чувств к святому отцу – римскому первосвященнику – мы не хотим сказать “нет” в публичном заседании». Большинство из противников нового догмата ушло в раскол с Римом, основав Старокатолическую Церковь, не признававшую папский авторитет. А Собор уже без них утвердил догмат о папской непогрешимости. Вот как он звучит: «Утверждаем, что когда римский епископ определяет учение о вере и нравственности, выполняя обязанности пастыря и учителя всех христиан, он обладает той же непогрешимостью, какой… обладает вся полнота Церкви».