Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах - [33]

Богочеловека ушла в тень по сравнению с самой идеей возможности Богочеловека. Именно по этой модели строил свою идеологию, например, гитлеризм, и известные его распри с католицизмом — это не борьба соперников, а борьба конкурентов. Две неподвижные идеи не могут заполнять одно пространство[16].

Это не означает, конечно, ответственности христианства за гитлеризм. Отнюдь нет. Но нельзя не признать, что оно формирует тип мышления, благоприятствующий зарождению тоталитаризма. История знает тому бесчисленное множество и иных примеров.

Второй вопрос несколько выпадает из главного русла наших с Сергеем Алексеевичем дискуссий, но тем не менее интересен. Хотелось бы получить на него ответ от верующих. Предательство Иуды всем известно, заклеймлено и осуждено. Но как быть с другим предательством — предательством Петра, троекратным «я не знаю этого человека»? Пусть оно не сыграло той роковой роли в судьбе Иисуса, что предательство Иуды, — от того оно не перестаёт быть предательством. И вот — «на Петре, как камне, осную Я Церковь». Вот каков фундамент церкви, церковного Христианства. Почему так? Случайность ли это? Нет, конечно. Но что же это тогда? Не совсем частный вопрос, не правда ли, и для нас особенно.

***

6.10.74

(Лагерь № 17, пос. Озёрный, Мордовия)

Корреспондент Б. Письмо С. А. Желудкову (от 25.09.1974)

Дорогой о. Сергий!

С Вашим рефератом я уже был знаком и с интересом его перечитал. Интересно и отвечающее Вам письмо, письмо характерное и по-своему искреннее. Несколько слов об этом письме.

Энергично разоблачая в религии то или иное, автор неосторожно мыслит, что такое религия, и очевидным образом недостаточно различает, что относится, а что не относится к сущности дела. А возражения одно за другим выстраиваются в обвинительную речь, речь с единым стилем настроенности мыслей и чувств против религии.

Всё это мне по себе знакомо. Ваш корреспондент мог бы поверить, что я не творю атеиста по своему образу и подобию, — атеизмом я жил.

Имея этот опыт, я, кажется, имею свидетельство и для Вас: нет, не так-то просто неверующему переименовать себя в «агностика», а ещё труднее ему перенять предлагаемую Вами «надежду». Здесь я отчасти согласен с Вашим корреспондентом, когда он пишет, что вы слишком по-своему представляете себе, что значит не верить.

Но думаю, что Вы представляете себе лучшим, чем оно есть, состояние неверия. И потому, думаю, так представляете, что не всегда достаточно осторожно сближаете оценку того состояния, в котором личность пребывает, с ценностью личности в её иной реальности и глубине, с ценностью, так сказать, самой личности. Много прекрасных неверующих людей, но не становится от того привлекательнее само неверие.

Когда в письме к Вам искренний и честный сам по себе человек желает искренне и честно мыслить на путях неверия, — дело кончается очевидной неудачей. Вот важный факт, который даёт нам эта переписка. Позиция неверия не позволяет быть внутри неё искренним, честным, последовательным, определенным. (Пусть простятся мне эти резкие слова — под ними то, что входит в моё «кредо»). Такие добродетели — как ни старайся — не выполнимы в «материале неверия». Как бы изощрённо мысль ни утверждалась на путях неверия — нет сомнения, что она может быть в принципе разоблачена как несостоятельная. Достаточно для этого обозреть мысль в её целом, в простой формуле её общего результата, — без тех подробностей, которые могут уводить в сторону и скрывать лукавство, — и всё станет ясно. Любой пафос искренности и честности, если он ввязывается защищать неверие, кончает плохо — становится сам ложным. Такова сила влияния ложной идеи на исповедание её. В противоположность этому истинная идея дает правильную «постановку» самого способа мыслить. Хорош ты или плох сам по себе, но с чем поведёшься, от того и наберёшься.

Вот Ваш корреспондент, воодушевленный пафосом искренности и честности, критикует религию. Он опасается даже, не слишком ли это у него, не обидит ли он Вас.

Но что искреннего, честного, последовательного, когда на запрос об истинном смысле жизни, о высочайшем призвании человека даётся ответ вроде того, что интересно и увлекательно жить, познавая вместе с наукой мир, что чувствовать себя участником некоторого неопределенного прогресса — отвечает нашему человеческому достоинству. Ваш корреспондент говорит здесь совсем не о том, теряет самое главное в постановке вопроса, не чувствует того тона, «ключа», в котором задаётся религиозный вопрос, не чувствует позиции ответственнейшего вопрошания человека о самом главном, максималистического запроса о максимальном. Предложить ответом на запрос о смысле жизни увлекательное научное познание, — для такого запроса это всё равно, как если ответом на него предложить коллекционировать марки или решать увлекательные кроссворды.

Религиозные проблемы — независимо от наших решений — совсем не есть проблемы того, что «интересно», что «увлекательно», или какие есть «концепции» и каким «фактам» они удовлетворяют. Религиозные проблемы — это проблемы жизни и смерти, совести и вечности, страдания и блаженства, греха и прощения, — это проблемы о Боге, о нашей жизни и связи с Ним, — это даже проблемы Самого Бога, проблемы о Его проблемах, о Его жизни в связи с нами, о Его страданиях, о Его жертве… Речь идёт о проблемах абсолютной бессмысленности нашей жизни, — или-или, — третьего нет. Это в принципе совсем другого рода проблемы, чем те, которые приписывает религии Ваш корреспондент.