Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах - [31]

Поэтому ограничусь образным представлением Человечества живых в безбрежном Океане Идей — наследия предков. Чем бы были мы, если бы не это наследие, если бы каждый раз пришлось начинать с каменного топора? Без этого Океана мы — арифметическая сумма нулей, а с ним — Человечество. Я написал это и только сейчас сообразил, сколь всё это близко к идеям Вернадского и Тейяра о Ноосфере. Впрочем, лучше без имён. Упомянешь в качестве союзника Тейяра и поневоле вызовешь в памяти оппонента и другие его идеи, отнюдь не импонирующие тебе.

Ну, а что же творцы этого океана? Умерли ли они? Что их награда? Можем ли мы сказать, что умер Данте? Шекспир? Эйнштейн? Разве им наградой — лопух на могиле? Пушкин был куда прозорливее, говоря:

Нет, весь я не умру. Душа в заветной лире

Мой прах переживёт и тленья убежит!

Здесь речь не о загробном блаженстве. «Душа в заветной лире!» Я лично не знаю о загробном воздаянии, но я вижу не чужими, — своими телесными очами ежедневное, ежеминутное воздаяние Пушкину и Монэ, Ньютону и Аристотелю… Лопух на могиле! Счастлив был бы я получить подобный лопух! При чём тут научный сотрудник в институте?! Сегодня я — сотрудник. Завтра — я частица этого безбрежного Океана Человечества. И от меня зависит, какой вклад в него я внесу. Да, Данте и Шекспир не видят своего нынешнего воздаяния. Я — своего скромного — тоже не вижу. Но я увижу воздаяние других людей, и обладая чувством истории могу представить себе и своё воздаяние. Сообразую же свои поступки с этим грядущим воздаянием! И если я уверен, что действую созидательно, соучаствую в творении Океана, Ноосферы, Человечества (только для посвящённых: понижаю энтропию), то я имею основание сказать — я счастлив. Я — демиург. Содемиург, если позволен такой неологизм. И мне говорят — Б. устами Сергея Алексеевича — что это унижение человечества!!

Творить Мир (не прекрасный Мир будущего, а прекрасный Мир настоящего — он уже создан, этот Мир, и он прекрасен) — Мир для себя и для Человечества — это, видите ли, унижение. А вкушать личное загробное блаженство — это не унижение? Нет, простите меня, кто-то тут кого-то не понимает. Возможно, обе стороны. Но утверждать, что в таком Мире Человек без Бога — недостаточно Человек, что мораль без Бога — аморальна, это голословно. Это не убедительно. Это — от заданности. Сергей Алексеевич утверждает, что ответ, который даёт он, ответ религиозный — в отличие от моего находится на уровне вопроса. Не спорю, но при одном непременном условии — что это действительно ответ, а не попытка выдать желаемое за действительное. А это-то и есть центральный пункт разногласий. Боюсь, что в этом ответе — много от детского убеждения (из детства человечества) в том, что собственное слово имеет магическую силу, в том, что многократно повторенное «я хороший», — сделает тебя действительно хорошим, в том, что можно закрыть глаза и всё страшное исчезнет, как дурной сон. И здесь — об этом мне как-то уже приходилось говорить! — детский страх признания реальности (вот та тропка, которая приводит в религию преимущественно слабых людей — преимущественно, хотя, конечно, не всегда). Строится вымышленный мир вместо страшного реального — ну, а если придется убедиться, что он вымышлен, тогда что? Гуманно ли уверять больного, что он не болен, не лучше ли лечить его? Гуманно ли вместо низких истин подсовывать возвышающий обман? Да, мой ответ «низок», а ответ Сергея Алексеевича возвышающ. Но мой ответ истинен — в том смысле, что мы видим, что всё обещанное в нём сбывается. Ответ Сергея Алексеевича — может быть истинен в том же смысле, но может быть и обманен.

И, кстати, может ли быть истина низкой? Не лучше ли признать реальность и посмотреть — действительно ли она страшна? Стоит ли от неё уходить в мир возвышенного, но возможно и обманного? И тогда окажется, что реальность не страшна, а прекрасна!

Кстати, чем объяснить, что для большей части верующих (точнее для всех — здесь в лагере) весь нынешний мир проникнут трагизмом. Все они живут в ожидании близких потрясений, катастроф, притом не локального, а эсхатологического плана? Для них этот мир — не их личный мир, а Мир в целом — близок к своему (земному) концу. Удивительно парализующий взгляд на вещи, в основе которого лежат внешне грандиозные, а по сути весьма мелкие причины. Если разобраться, то окажется, что всего лишь

Гвоздь у меня в сапоге

Кошмарней, чем фантазия Гёте…

Или — та самая язва мудреца Джиафара, которую я вспоминал прошлый раз[14].

Честное слово, мне такой взгляд непонятен. Да, лагерь малоприятное место, но нисколько не уменьшилось от этого моё убеждение, что потомкам нашим жить на великолепной (с нашей нынешней точки зрения) планете. Убранной и ухоженной планете, по которой, как писали Стругацкие, можно будет повсюду пройти босиком, планете, на которой двигателем духовных порывов перестанет быть собственность и ради вещи никто не поступится душой, планете, с которой исчезнет ксенофобия, нетерпимость и подозрительность… Прекрасный мир, не правда ли? Но жить в нём едва ли будет — для людей того мира — безмятежнее, чем нам. Нет, у них будут свои беды и боли, о которых мы и помыслить не можем. Иные — но не меньшие. Наш мир, вероятно, показался бы древнегерманскому варвару сказкой, феерией. Но что знал бы этот варвар о наших мучительных вопросах? Он не смог бы их и понять.