Христианское человеколюбие. В чем его смысл? - [20]

Именно подлинная, а не ложная, не лицемерная любовь к пролетарским массам питала в самом Горьком жгучую ненависть ко всем их врагам. «Гуманизм пролетариата, — писал он, — требует неугасимой ненависти к мещанству, к власти капиталистов, его лакеев, паразитов, фашистов, палачей и предателей рабочего класса, — ненависти ко всему, что заставляет страдать, ко всем, кто живет на страданиях сотен миллионов людей»[69].

Гуманизм советских людей, воспитанных на революционных идеях Маркса — Энгельса — Ленина, прошел историческую проверку в годы Великой Отечественной войны. Советские люди проявили в ней не только величайшую любовь к Родине, к своему народу, к человечеству, но и столь же сильную ненависть к фашизму и фашистским захватчикам. И это помогло им свершить не только бессмертный ратный и трудовой подвиги, но и величайший нравственный подвиг. Любовь и ненависть помогали им выстоять в тяжелейших испытаниях, пройти и не сломиться духовно сквозь застенки гестапо, лагери смерти. Вместе с тем ненависть к врагам сочеталась с гуманным отношением к военнопленным, к самому немецкому народу. Недаром как символ гуманизма советского народа в Берлине в Трептов-парке воздвигнут монумент воинам-освободителям, павшим в боях за Берлин, в виде фигуры солдата с мечом, повергшим фашистский рейх, — в одной руке и спасенным, бережно охраняемым ребенком — в другой.

Социальный смысл проповеди «всеобщей любви»

Религиозные призывы к взаимной «любви» внешне созвучны с обычными человеческими нормами морали, выработанными в среде трудящихся. Именно в силу этого среди верующих, а порой и неверующих бытует превратное представление о характере христианского нравственного принципа «любви». Он воспринимается многими как идеальное средство разрешения всех конфликтов, не только межличностных, но и социальных. Часто приходится слышать от верующих: «Если бы все любили друг друга, то и никакого зла в мире не было бы». Эта иллюзия усиленно поддерживается и распространяется христианскими проповедниками. «Только безраздельная любовь может объединить всех и разрешить наболевшие проблемы человечества, возникшие вследствие эгоизма, нетерпимости и ненависти»[70], — утверждает баптистский автор. Духовенство в нашей стране стремится идеализировать историческую роль христианства, которое как религия «любви» будто бы изначально играло особую роль в утверждении гуманизма и внесло исключительное новшество в жестокую мораль рабовладельческого общества. Действуя как закваска, христианская мораль якобы способствовала нравственному возрождению человечества, а тем самым и обновлению социального облика мира. «В первоначальной церкви царило полное единодушие и взаимная братская любовь, — восторгается православный проповедник. — Верующие имели между собою совершенное единение в мыслях и чувствах, в вере и стремлениях и во всем укладе духовной жизни. Это было поистине дивное явление в грешном и самолюбивом мире»[71].

В самом деле, может быть, христианство, поставившее в центр своего нравственного учения проповедь «любви», заимствованной из морали трудящихся масс, действительно внушало всем своим последователям благородные принципы уважения человека к человеку, товарищества, братства? Может быть, оно содействовало и способно содействовать нравственному прогрессу общества, а посредством него и социальному прогрессу, преодолению социального неравенства, угнетения человека человеком?

В поисках ответа обратимся прежде всего к новозаветным источникам, которые признаются всеми христианскими церквами как документы, выражающие безусловную божественную истину. В плане нашего разговора наибольший интерес представляет Послание к Филимону апостола Павла. Оно затрагивает важнейшую проблему того времени — проблему рабства.

В послании рассказывается о беглом рабе Онисиме, который был схвачен, посажен в тюрьму и по закону должен был возвращен своему господину, рабовладельцу-христианину Филимону. В тюрьме раба встретил апостол Павел и обратил его в христианство. Теперь Павел называет Онисима «сыном», «которого родил… в узах». Но, обращаясь к единоверцу Филимону, апостол даже не намекает на необходимость смягчить участь раба, названого «сына» своего, а лишь убеждает рабовладельца в том, что раб-христианин для него намного лучше, чем просто раб. «Он был некогда негоден для тебя, а теперь годен тебе и мне, я возвращаю его, ты же прими его, как мое сердце… Ибо, может быть, он для того на время отлучился, чтобы тебе принять его навсегда, не как уже раба, но выше раба, брата возлюбленного… и по плоти и в Господе» (Фил. 1, 11–12, 15–16).

Восхваление христианской «любви», проявленной Павлом к рабу Онисиму и пробужденной в сердце последнего, является излюбленным мотивом рассуждений современных религиозных проповедников. Они воспевают «чудесную» силу этой «любви», преобразившей раба в «брата возлюбленного» для рабовладельца. А где царит любовь, там, по их мнению, не может быть угнетения. Говоря о Послании к Филимону, один из баптистских авторов восторженно восклицает: «О, если бы все люди были истинными христианами и если бы в их сердцах сияла горячая любовь ко Христу, то не существовало бы на земле никакого рабства»