Хрен знат - [32]

- Ты че на улицу не выходишь?

- И пра, - вставила слово бабушка, - сходили бы вы на речку, ополоснулись.

- Ладно, погнали...

Тропинка петляла вдоль плетней и штакетников, тополей и плодовых деревьев. Там вишню сорвешь на ходу, там яблоко. Не вскапывали еще придомовые участки, не сажали картошку на уличных огородиках.

- Ты чо, в Филониху врюхался? - спросил, между делом, Витек.

- Была лахва! - отнекался я, и сплюнул.

Не хотелось ему говорить о своих внутренних побуждениях, все одно не поймет. А тут еще вспомнилось, что осталось всего три дня из тех, что отпущены мне. Как мало я, по большому счету, успел! А ведь нужно еще сдать бабушке Кате дядьку Ваньку Погребняка, может, успеет вылечить; предупредить Раздабариных, чтобы за младенцем следили. Он, как ходить начнет, останется без присмотра и в нашей речушке утонет...

- Вчера по дворам ходили, - просветил меня Витька, - записывали в новую школу...

Во, кстати, напомнил!

- Ты Наташку Городнюю знаешь? - перебил я его.

- Ту, что жила на соседней улице? - с подозрением в голосе уточнил мой дружбан.

- Ну, да, Наташка из параллельного класса. Толстая такая, носатая. А почему "жила"?

- Так уехали они с матерью позавчера. Родители развелись - они и уехали. Говорят, что в Медвежьегорск. А че ты спросил?

- И братика младшего увезли?

- Ну да, а че ты спросил?!

Витька встал, сжал кулаки и повернулся ко мне. Не зря пацаны говорили, что он по Наташке сох.

- А ты тогда че про Филониху спрашивал?! - наехал я на него, в качестве оправдания.

Но было уже поздно:

- Крову мать! - возвопил Казия, пуская правую руку в свободный полет.

Нет, кое-что из моих уроков, пошло для него впрок. Это было бы очень похоже на классический боковой, если бы Витька сподобился хоть как-то, держать защиту.

Я хотел, было, сунуть ему ответку, но передумал. Просто шагнул влево, нырнул под кулак, поймал на излете другую руку и завернул ему за спину. Мой старый дружбан оказался в позе бича, собирающего окурки. Ему было больно.

- Крову мать! - сдавленно прохрипел он, - пусти, падла!

Мне ничего больше не оставалось, как развернуть его, курсом на ближайший забор и сунуть носом между двух соседних штакетин. Иначе, быть рецидиву.

- Я тебя не про Наташку спрашивал, а про ее младшего брата.

- Крову мать!

Пришлось пару раз повторить и слова, и всю процедуру в целом. Наконец, прозвучало осмысленное:

- А че тебе ее брат?

Вот таким он всю жизнь был: психовал ни с того, ни с сего. Глядишь, через пару минут - опять человек.

Я отпустил его руку. Витька присел, потирая плечо, сказал "крову мать", поднялся и зашагал прочь. Это он типа обиделся. И бес толку его догонять, что-то там говорить - Григорьев будет высокомерно молчать, брезгливо дергать плечом и громко сопеть. Да и, честно сказать, мне было не до него.

Нет, честное слово, Витек меня ошарашил. Убойная новость о том, что Наташка Городняя умотала из города, еще раз крепко встряхнула канонический мир моего детства. Дело, впрочем, совсем не в ней, а именно в младшем брате, которого я живым ни разу не видел. Впрочем, и мертвым тоже, ведь его схоронили в закрытом гробу.

В моей прошлой жизни этот пацан погиб первого сентября, во дворе новой школы. Там, впервые в истории нашего города, клали асфальт, естественно собралось много зевак, и кто-то его случайно толкнул под каток.

Может, все суета? - подумалось мне, - и нет на Земле никакой предопределенности? Даже пять шаров "Спортлото" выпадают из барабана с разным набором цифр. А тут... три с половиной миллиарда человеческих судеб, и у каждой свобода выбора. Может, смертельный недуг это следствие, а не причина и у дядьки Ваньки Погребняка все сложится по-другому? Пусть все идет, как идет. Неблагодарное это дело - быть предсказателем. Кто-нибудь точно морду набьет, скажет, что сглазил.

- Так че тебе ее брат? - Григорьев вынырнул из переулка и продолжил прерванный разговор. Если бы не этот вопрос, полное впечатление, что он напрочь забыл о нашей минувшей ссоре.

- Да так. Он мне двигатель обещал от старой стиральной машинки, - соврал я, как можно правдоподобней.

- Он много кому... - начал, было, Витек, и подозрительно быстро заткнулся. - Так куда купаться пойдем? Все наши сейчас на заставе.

- Упаримся. Туда пилить далеко. Давай на глубинку.

Мы перешли через мостик, выложенный железнодорожными шпалами, не сговариваясь, повернули направо. Этот берег реки был солнечным, пляжным. По другой ее стороне шли заборы, плетни и деревянные мельницы. Там начинались, вернее, заканчивались соседские огороды.

- А зачем тебе двигатель, - поинтересовался Витек, - что, стиральная машина сломалась?

- Для дела, - отрезал я.

И тут мой дружбан опять возмутился:

- Слышь, Санек, а не слишком ли ты стал деловым? Как Напрею рыло начистил, так и забоговал! А я, навроде того, перед тобой мелюзга ссыкливая. Что, трудно сказать? Смотри, я терплю, терплю, а потом жопа к жопе - и кто дальше прыгнет!

Я обнял его за плечи и засмеялся:

- Спорим на шалабан, что я вперед тебя искупаюсь?

- Давай на горячий! - в вишневых глазах Витька вспыхнул азарт. - Чур, я считаю: раз, два... три!

И мы сорвались с места.

В детстве я бегал быстрей Казии, но на этот раз он меня обошел. Сказалась, наверно, моя привычка к размеренной жизни. Он оторвался метра на три, и сиганул с берега, бомбочкой, не снимая спортивных штанов. Я крикнул "чур ни!" и прыгнул следом за ним, пытаясь догнать его под водой и щелкнуть ладонью по бритой макушке. Ну, типа того, запятнать. Витька тут же ушел в сторону и вынырнул на другой стороне, за сетчатой перегородкой, где плавали хозяйские гуси. Вода была рыжая, мутная. Наверное, где-то в верховьях прошли дожди.