Хрен знат - [24]

- Вечером покажу.

Этот обед закончился без эксцессов. Дед, кряхтя, полез на кровать:

- Ты бы мне, Елена Акимовна, банки поставила. Продуло сегодня ночью, ноет в боку...

Я мысленно перекрестился и, убрав агрегат в сарай, направился к Пимовне.

Справа от деревянной калитки, грел свой бетонный бок круглый колодец. Я встал на железную крышку и заглянул во двор.

Вертлявая собачонка выпрыгнула из будки и залилась лаем. Бабушка Катя в то время еще работала продавщицей в мясном отделе, но сегодня она была дома и, сидя на низком крылечке, кормила цыплят подсушенной пшенною кашей.

- Пуль-пуль-пуль! Пули-пули-пули! - повторяла она.

Так в наших краях подзывают кур. Литературное "цып-цып-цып" не прижилось.

Мне почему-то казалось, что ей не составит труда увидеть во мне "новопреставленного", во временном своем воплощении, ан нет. Пимовна скользнула по мне не узнающим взглядом, вытерла руки о фартук и беззлобно прикрикнула на собачонку:

- В будку пошел, зараза!

- День добрый, бабушка Катя! - поздоровался я, дождавшись ее у калитки.

- Что тебе, Сашка? - устало спросила она, - давай, говори, выварка на огне, вот-вот закипит...

Пришлось начинать без предисловий:

- Мне нужен рецепт лечения рака.

Брови у бабушки Кати удивленно приподнялись:

- Это еще зачем?

- Дедушка у меня заболел, или вот-вот заболеет.

- Типун на язык! - с чувством сказала Пимовна, - Смотри, накаркаешь! Приснилось тебе, али как?

- Нет, - говорю, - не приснилось. Просто вижу, когда беру в руки "Земляничное" мыло. Так будет пахнуть дедушка, когда он умрет. Я приеду за час до похорон и его не узнаю. Гроб будет стоять в большой комнате у окна...

- А ну-ка пошли в хату!

Бабушка Катя схватила меня за руку и потащила во двор. По пути она сняла с огня закипевшую выварку, ошпарила руку брызгами кипятка и коротко матюгнулась.

В стандартной саманной хате ничего, по большому счету, не изменилось со времени моего последнего посещения. Не было холодильника (тогда ни у кого не было холодильников), да не стояла в углу, за легкой перегородкой, походная койка Василия Ивановича Шевелева - героя артиллериста, с которым, лет через пять, Пимовна будет сожительствовать.

- Садись, Сашка, к столу, - строго сказала она и откинула полотенце с широкого блюда, - ешь пирожки. Сейчас я тебе молока стаканчик налью...

- Мне бы рецепт...

- Ешь!

Молоко было с легкой кислинкой, а пирожки... я сразу узнал их фирменный вкус. У каждой хозяйки свои заморочки и маленькие секреты. Даже Прасковья Акимовна - родная сестра моей бабушки - была в кулинарном плане ее антиподом. В домашней готовке, она налегала на сдобную выпечку и супы, картошка и мясо подавались на стол в жареном виде, а "хворост" всегда получался сухим и ломким. Казалось бы, одна школа, но разные направления.

Елена Акимовна часами корпела над кастрюлей с борщом. Картошка толченка была, хоть на хлеб намазывай - сама по себе вкусная. Помнится, она добавляла в небольшую кастрюльку три яичных желтка, стакан молока и добрый кусок масла...

- И давно ты стал видеть... такое? - спросила бабушка Катя.

- Ровно пять дней назад, - честно признался я.

- "Отче наш" ты, конечно, не знаешь...

- Почему это я не знаю? Очень даже хорошо знаю!

- Да ну? - удивилась Пимовна, - может, расскажешь?

Последний вопрос она задала со скрытым сарказмом. Ну кто же поверит, что в нашей стране, где атеизм считался чуть ли ни официальной религией, в голову советского школьника смогут проникнуть слова из Нагорной проповеди?

В общем, я ее скорей напугал, чем удивил. Прочел эту молитву так, как когда-то учила она. С теми же паузами, интонациями и ключевыми словами. Даже катрен о хлебе произнес на ее манер: "надсущный", а не "насущный".

Бабушка Катя сидела, белея лицом, а услышав эти слова, встала, зажгла лампадку и трижды перекрестилась.

- Кто ж тебя этому научил? - сурово спросила она.

Пришлось врать:

- Вы научили. Этой ночью мне снилось, что я приходил к вам за лекарством. А вы мне сказали, что пока я молитву не выучу, дедушке оно не поможет.

- Дала хоть?

- Дали. Литровую банку, накрытую крышкой. А в ней - желтая маслянистая жидкость с запахом чеснока.

- Это другое лекарство, - отмахнулась бабушка Катя. - Оно помогает от наведенной порчи, а я тебе сейчас приготовлю что-нибудь посерьезнее. Когда в твоих видениях Степан Александрович помер?

- Через пять лет и четыре месяца. От рака легких.

- Значит, точно поможет.

Пимовна хлопотала у печки. Сыпала в банку с калиновой самогонкой какие-то снадобья, добавляла настойки из квадратных бутылок с черным стеклом.

- А про меня... в своих снах... ты ничего больше не видел? - спросила она между делом.

- Оно вам надо, бабушка Катя? - чуть не взмолился я, - какой интерес жить, если знаешь, когда умрешь?

- Та-а-ак! - протянула она и подсела к столу. - Ну-ка давай, говори, а то не будет тебе никакого лекарства!

Я впервые взглянул прямо в ее глаза и произнес, чеканя каждое слово:

- Вы ровно одну неделю не доживете до полных ста лет. Если хотите, все расскажу в подробностях: кто вас обнаружил, кто в дом заносил, кто глаза закрывал...

- Значит, я не в доме умру?

- Вы, бабушка Катя, приготовитесь гнать самогон в летней кухне. А заодно затеете стирку, чтоб кипяток из выварки со змеевиком, зря не пропал. И, наверное, забудете спички. Пойдете за ними в дом, по дороге умрете. Будете лежать на спине и удивленно смотреть в небо. Куры столпятся у вашего тела, как цыплята вокруг наседки, но ни одна из них...