Хребтовые ныряльщики - [10]

Пока он говорил, он провёл меня в боковой коридор, где начинался жилой уровень. Здесь были обширные открытые пространства, вырезанные в известняке и заполненные удивлённой толпой.

Мы медленно продвигались, а Одорини отпускал непрерывные комментарии.

Двое голых мужчин дрались в железных перчатках на затопленной арене. Они осторожно двигались по кругу, отражали удары друг друга в граде желтых искр. «Гладиаторы с Дильвермунских кровавых стадионов. Они прибывают сюда, чтобы научиться контролировать свой страх», — сказал Одорини. «Они начинают с незначительного количества наркотика и увеличивают дозу до тех пор, пока страх не станет поддающимся управлению. Тренируемым. Таким же образом мы оказываем содействие приверженцам других опасных видов спорта, солдатам, докторам, художникам».

«Художникам?»

Одорини чуть злобно мне улыбнулся. «Художникам, да. Они — самая многочисленная группа среди тех, кто обитает здесь, внизу. Разве не все хорошие художники знакомы со страхом и его разрушительными результатами?»

И действительно, следующее открытое пространство было чем-то вроде студии, где мужчины и женщины работали по разным ремёслам. Гончары потели над кругами, живописцы стояли у мольбертов, стеклодувы щурились на яркий свет печей. Одна женщина у огромного ткацкого станка метала свой челнок взад и вперёд с маниакальной интенсивностью и ругалась низким свирепым голосом.

«Вы отрицаете это?» — спросил Одорини.

Я пожал плечами.

Его улыбка стала менее дружелюбной. «Сами посудите. Чего бы художнику не бояться? Ведь так много вещей, чтобы бояться: критики, бедность, нудная работа и скука. И самое страшное из всего… то, что бесталанен и, поэтому, растратил свою жизнь в тщётном стремлении. Я вполне уверен, что каждый художник, не зависимо от того, насколько он успешен, временами страдает от такого страха, за исключением тех, у которых поистине чудовищное и искалеченное эго».

«Думаю, что так», — сказал я глухим голосом, чувствуя, словно на меня напали.

Он взглянул на меня с внезапно сочувствующим выражением. «Я полагал, что вы прибыли сюда, чтобы разобраться с вашим собственным страхом. Я был неправ?»

«Я не знаю», — сказал я. «Я не думал, что это так, когда планировал это путешествие».

«А», — сказал он без следа скептицизма. «Ну что же, пусть будет так, Майкл. Вы знаете, существует очень мало сходства между отсутствием страха и храбростью».

Мы прошли через комнату сурово-лицых мужчин и женщин, которые дёргались и растягивались в ремнях эмоцигогических стульев, глаза их закатились.

«Солдаты», — сказал Одорини. «Они переживают былые сражения, чтобы узнать, что они могли сделать, если бы меньше боялись».

Следующей была комната танцоров, затем комната певцов в аудио-изолированных кабинках, затем комната жокеев грависаней в симуляторах. Я остановился посмотреть; размышление обо всех этих страхах вызвало у меня головокружение и болезненное состояние.

Одорини, по-видимому, почувствовал моё неудобство. «Пойдёмте, посмотрим кое-что, что редко видят туристы». Он провёл меня через стальные пневматические двери, на которых значилось Только для Основного Персонала.

Мы прошли по искусственному коридору. В нескольких стыках коридор перекрывали ворота. У каждых из них охранники в униформе Дильвермунского агентства безопасности спрашивали у нас удостоверения личности.

У последних ворот нас обоих обыскали, тщательно и беспристрастно. Сначала охранники потребовали, чтобы я убрал свои записыватели, но Одорини предъявил документ, дающий мне специальное разрешение.

«Он — не шпион», — весело сказал Одорини охранникам. «Верьте мне, он не знает, что искать».

Я почувствовал, что меня смутно оскорбили.

«У нас ещё есть несколько секретов», — сказал Одорини. «Синтетический наркотик, по словам знатоков, уступает нашему продукту, хотя некоторые говорят, что это сущий мистицизм. К тому же, наш процесс дешевле, ведь у нас есть рыбы. На Дильвермуне им приходиться использовать субмолекулярные сборщики чрезвычайной сложности. Очень дорогие».

«Что используете вы?»

Одорини дико завращал глазами, вновь входя в роль адского проводника. «Ногти с ног казнённых преступников. Эссенцию черного жемчуга. Молоко девственниц».

«Молоко девственниц?»

Он пожал плечами. «Вы никогда не слышали о гормональной терапии? Наши алхимики — самые передовые».

Я засмеялся; Одорини был веселым спутником.

Мы прошли через портал в лаборатории, которые в точности походили на любые другие промышленные лаборатории, которые я видел, за исключением слабого, но всюду проникающего запаха рыбы. Специалисты в белых халатах обслуживали ряды мерцающих машин, в одном из углов располагалась анатомическая станция.

«Посмотрите на это», — сказал он, подводя меня к лотку, на котором лежал радужный потрошитель, его окраска смягчилась от смерти. «Прекрасный экземпляр, а?»

«Должно быть». От рыбы исходил холод; очевидно, её только что извлекли из морозильника. Я вытянул руку и дотронулся до одного из её плавников, и порезал палец достаточно глубоко, чтобы выступила кровь.

Одорини подал мне чистую салфетку, чтобы обернуть вокруг пальца. «Опасное существо, даже замороженное», — сказал он.