Храпешко - [23]

Он был высокий, гордый и, конечно же, грязный. Его тело благоухало ядовитыми испарениями расплавленного стекла, волосы были засаленные, на губах играла улыбка.

Мандалина сразу открыла глаза и от страха пошатнулась. Чуть не упада.

Потом еще раз.

Предадимся наслаждениям. Представим себе нежные руки юной девушки, может быть, ей не больше 13 лет, которая мокрой губкой проводит себе по всяким округлостям. По телу бегут мурашки. Ей не хотелось признаваться себе, что ей это нравится, и все же она не двигалась.

Таким вот образом ее мечтания длились бы бесконечно, если бы она снова не закрыла глаза. А как только закрыла, подставив их под влажный пар от горячей воды, на внутренней поверхности век, как призрак, опять появился Храпешко.

В оконной раме.

Мандалина улыбнулась и начала медленно открывать глаза, желая таким образом изгнать из них Храпешко.

Она открыла глаза. Ничего. Он все равно стоял там, за окном, обрамленный в непрозрачность ночи, с идиотской улыбкой на лице. Она снова закрыла глаза. Он все равно остался там. Открыла. Опять там.

Мандалина поняла, что Храпешко действительно уставился на нее из-за окна и что он наблюдает за ней уже довольно давно. Она могла закричать. Или отскочить с места как ошпаренная. Взять полотенце и прикрыться. Бросить чем-нибудь в Храпешко.

В любом другом месте эта ситуация закончилась бы сексом или смертоубийством.

Но ничего подобного не произошло. Она так и осталась стоять голой перед ним, не моргнув глазом. Только взгляд ее, может быть, был немного жестче, чем обычно. Храпешко испугался этого ее взгляда и отвернулся. Но не ушел. Все так и стоял у окна.

Голая Мандалина подошла к окну. Открыла его.

— Это было самое глупое из того, что ты мог сделать.

Ты просто деревенщина и балканский медведь, в тебе никогда не будет возвышенных чувств, твой животный инстинкт всегда заставит тебя делать то, что заложено у тебя в генах. Ты, Храпешко, никогда не станешь культурным и утонченным, потому что там, откуда ты родом, там, в ваших джунглях, никогда не было культуры, одни только инстинкты. А разум для вас — это нечто несуществующее. Вот эмоций — сколько угодно. Я должна тебе напомнить, что я осталась равнодушной к твоей просьбе и тем более не сказала, что буду тебя защищать, и вообще я ни взглядом, ни жестом не давала тебе повода думать, что ты получил право смотреть на меня, когда я моюсь. Ты можешь так делать со своими медведями и львами там, в твоих проклятых лесах и джунглях. И еще одно ты должен понять. Если ты видишь меня голой, это не значит чего-то другого. Понял?

Мандалина сама подивилась себе и своим словам и думала, что сказала все это только для того, чтобы было понятно, что у нее высокая мораль, хотя на самом деле в глубине души она ее не придерживалась.

Храпешко же повернулся и пошел прочь, как был, с широко раскрытыми глазами и ртом.

На подоконнике он оставил кусок красного бархата. Когда он уходил, Мандалина услышала его слова.

— И это тоже тебе!..

Она закрыла окно и почувствовала, как по всему ее телу прошла дрожь. У нее встали дыбом все невидимые волоски вдоль хребта, потому что она почувствовала, что, может быть, сейчас, здесь, в этом куске красного бархата находится что-то, что, возможно, изменит ход истории и всю ее жизнь в целом.

Тогда она развернула красный бархат и увидела самую прекрасную вещь, которую она только видела в жизни. Это был лебедь Хамса, сделанный из матового кобальтового стекла, с золотыми глазами и в золотой короне. Все тело лебедя было из золота и стекла. Она поднесла его к лампе и была в тот момент, как обнаженная статуя, которая в согнутой руке держит лебедя Хамса. Она посмотрела его на просвет и увидела глубокий темно-синий океан, в котором все цвета, созданные Богом, сливаются в одну единственную глубину.

— Мандалина, бедная Мандалина, — сказала она себе.

36

Она шла на цыпочках.

Мандалина. Чтобы не разбудить никого в доме, когда она медленно спускалась с верхнего этажа дома на нижний. Потому что была темная ночь. Когда она спускалась, в одной ночной рубашке, накинув еще только на плечи шерстяной платок, она поняла, что необходимости быть настолько осторожной не было, потому что по дому разносился храп Отто. Или, может, Гертруды? Какая разница.

Она медленно вышла на двор через заднюю дверь. Притаилась у стены. Ночь была свежа, а она вышла босиком, даже без носков, но возвращаться было уже поздно. Волосы падали на глаза, но, принимая во внимание цель, которую она перед собой поставила, она не осмеливалась даже подуть, чтобы убрать волосы от глаз.

Она направилась в мастерскую, которая, хотя ее обнимала ночная тьма, дымила, как трубка с табаком. Обошла вокруг нее, ища место, с которого она могла бы подтвердить свои предположения.

И именно тогда увидела то, что и предполагала.

У Храпешко на глазах были зеленые очки.

Издалека он напоминал майского жука. Лоб у него был обмотан такой же зеленой тряпкой. Руками он подносил ко рту длинную железную трубку. На другом конце трубки рождалось маленькое стеклянное существо.

Но это было не так важно.

Рядом, на столике, где обычно стояли образцы бутылок, она увидела нечто, что ее действительно ошеломило, но в то же время и подтвердило предположения, что он, Храпешко, без спросу и абсолютно незаконно делал стеклянные фигурки за счет производственной мастерской.