Алиса, в общем, ушла. И я ей гонорар за «Глубокие воды» отдал — и улетел на Эшту делать новый внутриВид. И понял, что самая лучшая должность на свете — это смотритель маяка. Можно погружаться сколько угодно — хоть в свою работу, хоть чужую изучать. И никто мозг не грызёт.
И вдруг у меня на маяке — девушка-ксенос.
Которая внезапно мила со страшной силой.
И хоть бы это была нги или какая-нибудь выдуманная невероятно человекообразная аэлита. А то ведь девушка-далонг, вот что удивительно до последних пределов.
А она этому всему вроде бы и не удивляется.
* * *
Только по-настоящему поразительные вещи начались позже. Когда пришли ужасные горные вьюги — и когда мне пришло в голову показать Диночке, над чем я работаю.
Потому что она, конечно, из девичьего любопытства заглянула в студию. Мешать мне не посмела, посмотрела только издали, в дверную щель — но потом сказала:
— Ты говоришь, что работаешь, Еф-Мин, а сам просто сидишь в кресле и ничего не делаешь. Просто волшебные картинки рассматриваешь. Разве это работа?
Задела меня за живое. И я в первый раз в жизни решил показать куски будущего внутриВида — девчонке-ксеносу! Совсем сдурел.
Притащил в студию второе кресло. Достал ещё один шлем. И приготовился долго объяснять.
— Вот, — сказал, — этот шлем мысли из головы переносит прямо в этот ящик, а ящик их преобразует в картинки, звуки, запахи — и показывает вот так…
И Диночка заухала от восторга — человеческая девушка бы завизжала. Сжала кулаки и ими затрясла над головой — полнейший экстаз далонга:
— Еф-Мин, добрый братец, а можно, я загляну хоть одним глазом?
Я её усадил, шлем ей надел, настроил на её мозг, подключил — и запустил погружение. И показал свои наброски деревни далонгов.
В первый момент Диночка дар речи потеряла. Приоткрыла рот и замерла минуты на две. И ноздри у неё раздулись, и шевелились пальцы — это она во внутриВиде принюхалась, потрогала кору дерева, а потом — снег набрала в горсточку.
Ей понадобилось опомниться от удивления, чтобы начать говорить.
— Ух! Неужели это всё — из твоей головы, Еф-Мин?
— Из головы, — говорю. — Из памяти.
Выгрузил её из системы, чтобы она меня увидела. И она улыбнулась:
— Посёлок — как тот, что у большой дороги. А почему там живут такие существа? Наверное, у нас с тобой вышли бы такие дети, — и хихикнула. — Не далонги и не люди. Но больше люди. Почти совсем люди. И это всё портит.
— Ого! — говорю. — Критик прорезался! Это почему ещё портит?
Диночка фыркнула:
— Это ведь понятно! Если ты вспоминаешь деревню далонгов — то и жить в ней должны далонги. А если ты хочешь вспоминать людей — то нужно, чтобы они жили в деревне людей. Иначе у тебя получается неправда.
У меня щёки вспыхнули и уши тоже:
— Сказки — тоже неправда?
Дина мотнула головой:
— В сказках — не так. В сказках — удивительные события. Невероятные. Например, как печной горшок запел песню или как нарисованная кошка слезла со стены и рассказала, где зарыт клад. А у тебя не сказка. Просто в деревне не те жители. Тебе проще вспоминать людей, да? Чтобы они ходили, как люди, всё делали, как люди… ты просто мало знаешь далонгов!
Рассердился я ужасно. Просто пришёл в ярость. И именно потому, что Динка, зловредный ксенос, была права. Я упростил. Я плохо знаю далонгов. Я не могу изобразить их достоверно. Выбрал себе простой путь…
Зараза.
— Знаешь, что? — сказал я. — Раз ты такая умная, вспомни далонга сама. Рискни. Я тебя подключу к машине, которая ловит воспоминания — и давай. Твори.
Я думал, она не рискнёт. Ну, божественное дело, всё-таки. Но это ж была Диночка, она ничего не боялась, и ей всё было любопытно. Она ухнула от восторга:
— Ух, Еф-Мин, ты вправду мне дашь попробовать?! Какой ты добрый! А я побоялась попросить…
Я переподключил её шлем — к нейросети, которая позволяет делать исходные концепты. Подключился сам — чтобы погрузиться в её генерацию. Стал объяснять:
— Ты должна сконцентрироваться, как сможешь, и представить себе образ. Давай для тренировки что попроще… представь себе кусок хлеба. Свежеиспечённого. Вид, как можно чётче, со всех сторон, запах… можешь — какой он на ощупь…
Я отлично знал: из пятидесяти людей с таким справятся — ну, пятеро. Да и то далеко не идеально. Но Диночка меня поразила: она начала так бодро лепить образ хлеба, что теперь уже у меня челюсть отвисла. У неё была потрясающая память, а воображение — ещё лучше, она сконцентрировалась так, будто годы этому специально училась. Я, абсолютно обалдев от происходящего, смотрел, как она генерирует горячую лепёшку — ужасно горячую, только что из печи — шлёпает её на керамическую тарелку, обжигаясь, отламывает кусочек… Запах был мне незнаком: видимо, Дина не любила хлеб с пряностями — её лепёшка пахла чуть похоже на земную кукурузную лепёшку, чистое мягкое тесто…
Вот и принесли тебе в жертву девственницу, великий бог, думал я. Эта девушка — гениальный интуитивный внутривидчик. Это же надо — иметь такой талант. Этот образ надо сохранить, мы вставим его в полный метр, вот прямо так, из учебной программы. Он замечательный, достоверный и осязаемый.
Я загрузил кусочек внутриВида с хлебом и вывел нас с Диной из генерации. Она взглянула на меня совершенно счастливыми глазами:
