Хранители. Единственная - [16]

А не было ли всё это… представлением?

Нет, так считать было нельзя. Она же сама доказывала Джоанне, что необходимо доверять друг другу. Верить людям. Верить в людей, в то, что они человечны.

Но так ли легко верить в человечность людей, когда ты её видишь лишь у себя в голове?

Сандра вытащила из кармана мобильник, посмотрела на время. Если верить последней графе досье, в которой говорилось, как следует распорядиться телом в дальнейшем, то до отправки Алекса на органы оставалось три часа тридцать четыре минуты. Или тридцать пять. Всё зависело от того, какое время стояло у тех, кто руководил всей этой операцией.

Получается, она просидела в одиночестве уже почти полчаса.

От этой мысли она вздрогнула. Все подозрения по поводу честности Нэнси мигом свалились на неё, заставив начать трезво оценивать ситуацию.

Медсестра провела её к Кастору… о, точно. Кастор ведь в больнице, вспомнила она. Она уже и забыть успела, что случилось в палате, потому что Нэнси ей зубы заговорила всякими экспериментами. В этих её словах девушке сомневаться не приходилось. Как бы то ни было, а даже если бы ей этого не сказали, то она и сама рано или поздно пришла бы к такому выводу. К тому же наличие этого маленького морга лишь подтверждало тот факт, что эксперименты велись. Какие – это уже другой вопрос.

Итак, она провела её к Кастору, но совсем ненадолго. Сандра даже извиниться толком не успела. Поговорить. Зашла, посмотрела на него, пустила одинокую слезу и ушла. Против своей воли.

Нэнси рассказала ей об экспериментах в надежде, что Сандра поведает об этом мятежникам. Но почему она тогда сразу не сообщила об этом тому же Энселу, Маркусу, ещё кому-нибудь? Почему именно ей? Неужели она какая-то избранная, какой-то посол доброй или не очень воли?

Здесь, в этой комнате, они даже толком и не поговорили. Нэнси завела её сюда, пошуршала бумагами, спросила, нашла ли Сандра Алекса, что в общем-то звучало довольно глупо, ведь любой дурак сможет прочитать надписи на табличках. И ушла. Якобы за Хлоей.

Всё это смахивало на какой-то большой весёлый обман. Весёлый именно потому, что это будто бы был такой специфический чёрный юмор. Доказать человеку, что ты не опасен, а потом воткнуть нож в спину. Ой, ты ведь не ожидал, а видишь как я умею? Смешно, правда?

Смеяться действительно хотелось. От отчаяния и паники.

Сандра встала и стала ходить по комнате. Там, где место свободное было. Хотя говорить о свободе в сложившейся обстановке было довольно забавно. Она была заперта, несвободна, а вокруг неё – уже освободившиеся, освобождённые от тяжкого бремени жизни. Безмолвные собеседники, словно говорившие ей: “Видишь, как нам хорошо?” И смеявшиеся. Потому что слова эти не были правдой.

Через несколько минут ей показалось, будто комнату стали охлаждать специально по нарастающей. Она стала тереть ладони, нос, приплясывать, дышать на руки. Потом вновь выудила из кармана телефон, намереваясь позвонить.

Но связи не было.

Увидев эту гробовую весть, Сандра впала в настоящую истерику. Дрожащими пальцами засунув мобильник обратно в карман, она повернулась к двери и сначала попробовала открыть её. Та не поддалась. Тогда она начала бить в неё кулаками.

– Помогите! – громко воскликнула она и в ту же секунду поняла одну простую вещь: как бы громко она сейчас не кричала, услышать её могли только трупы. Её мёртвые сокамерники. Они бы не стали говорить ей, что скоро ей откроют дверь, что всё будет хорошо. Они не стали бы кормить её этой ложью, потому что мёртвые не врут. Ни себе, ни окружающим. Потому что прекрасно знают, что впереди нет никакого светлого будущего. Впереди лишь мрак и пустота, пустота и мрак. И жужжащая тишина, въедающаяся в твой мозг с корнями.

Где-то там, у входа в больницу Калвари, до сих пор должны были находиться Маркус и Элис. Или Элис уже уехала и остался лишь Маркус, который ждал её. Она пообещала ему вернуться так скоро, как только могла, и сейчас она понимала, что обманула его, сама того не желая. Она думала, что увидится с Кастором, пробудет с ним какое-то время и поедет домой или ещё куда-то, куда решил бы её друг. В итоге же она сидела в неком подобии морга и замерзала бок о бок с мертвецами.

Сама становилась хладным трупом, но, в отличие от своего окружения, – ещё пока живым.

Она сгорала от стыда и холода. Она никогда не хотела никого подставлять. Что же получилось? Маркус сейчас наверняка весь изволновался, Кастор из-за неё и вовсе чуть не умер в прямом смысле этого слова. А теперь умирала она. Медленно, мучительно, страшно.

Мать вообще, наверное, сидела дома и страдала из-за того, что вовремя не рассказала дочери всей правды. Не рассказала об её отце, не рассказала, наконец, о самой себе. Ведь, как выяснилось, Сандра совсем не знала её. А то, что о ней знала, вполне могло оказаться ложью. Всякие байки о детстве, воспоминания о родителях. Теперь даже эти мелочи казались пластмассовыми и высосанными из пальца.

Сама того не заметив, Сандра заплакала, только слёз не было видно. Она сотрясалась глухими рыданиями, оплакивая саму себя. Сидела на полу, прислонившись спиной к двери, с зажмуренными глазами и шептала: мама, мама, мама… Только никакая мама ей помочь не могла. И ей уже чудилось, что никто, никто не был способен её спасти.