Хранитель времени - [6]

Для чего же она кончала школу, думала Тоня. Для чего получала пятерки за сочинения; для чего ей знать наизусть стихи Анны Ахматовой, любить Чехова и Хемингуэя?

Ничего, ничего этого не нужно человеку, который с утра до вечера трет полы и выносит ведра. Уборщица тетя Фрося не знает, кто такой Хемингуэй, а моет коридор куда быстрей, чем Тоня. Если хотите, это просто нелепо: человек закончил десять классов и занимается делом, для которого его знания ни к черту не нужны. И все потому, что она недобрала одного балла на конкурсных экзаменах и не смогла поступить в этом году на медицинский. Митя Чечик поступил, а она нет. Конечно, это неприятно. Но это вовсе не значит, что она должна целый год таскать ведра с грязной водой.

«Нет, надо уходить отсюда, — думала Тоня. — Жизнь коротка, и нельзя тратить ее так бездарно. Надо скорей уходить отсюда, но как сказать об этом маме?»

Она представила себе лицо мамы, потом разговор с отцом. Пойдет вспоминать войну, окопы, землянки, в десятый раз расскажет, как мама, когда он ушел на фронт, работала на военном заводе… «Нет, я от тебя этого не ждала. Какое малодушие!» — скажет ей мама, и губы у нее задрожат.

Все это надо выдержать. Все это надо выдержать, потому что она твердо решила больше здесь не оставаться.

А сейчас она чуточку отдохнет.

Просто выйдет во двор, сядет и будет смотреть на звезды. В конце концов человек имеет право отдохнуть. Сегодня так жарко и такой трудный, такой долгий был день.

Тоня спустилась по лестнице и вышла в вестибюль. Там стояли мужчина и женщина и кого-то ждали.

Женщина была высокая, красивая, в лиловом джемпере, с серьгами в маленьких розовых ушах. Небритый мужчина казался ниже ее ростом, глаза его глядели растерянно.

Дверь приемного покоя приоткрылась, оттуда выглянула Тамара Петровна, пожилая женщина-врач, в халате и белой шапочке на седых волосах.

— Где же Арутюнянц? — сказала она с досадой. — А ну зайди сюда, Тоня…

Тоня вошла.

— Возьми пока этого мужчину, — сказала Тамара Петровна и показала рукой на клеенчатую кушетку. — Отнесешь на второй этаж, пусть готовят к операции. Аппендицит.

На кушетке, свесив тонкие ножки, сидел мальчик лет четырех. Тоня подняла его, он доверчиво обнял ее за шею.

— Как тебя зовут? — спросила Тоня шепотом.

— Вова, — ответил мальчик грустно.

Держа его на руках, Тоня вернулась в вестибюль. Там по-прежнему стояли те двое. Женщина улыбнулась мальчику, мужчина рванулся навстречу, но остановился и только помахал рукой. Мальчик махнул в ответ. Лицо его было серьезным, как у взрослого. Подымаясь по лестнице, Тоня обернулась: мать уже пошла к выходу, а отец все стоял и смотрел им вслед. Он еще раз помахал мальчику рукой, но тот его уже не видел.

Отдав ребенка дежурной сестре, Тоня спустилась вниз.

Из конец-то она может выйти во двор. Она открыла дверь, ночь обдала ее ветром, горячей тьмой, звездным блеском. Тоня села на лавочку, тишина и покой хлынули на нее, она глубоко и блаженно вздохнула. Небо, густо пересыпанное звездами, было уютным и знакомым. Тоня пошевелилась, стараясь удобней сесть, и ощутила странную тяжесть в левом плече, как будто к нему по-прежнему прижималось горячее детское тело. От этого ощущения исходила смутная тревога и вместе с тем что-то доброе и нежное, с чем не хотелось расставаться. Она распрямила спину, но ощущение не исчезало.

Тогда она закрыла глаза.

И тотчас же услыхала позади себя шорох и движение.

В полумраке двора трагично, страстно и безмолвно, как в немом кино, металась, ломая руки, женщина. Она судорожно втягивала сквозь зубы воздух. Две другие женщины пытались ее удержать. Справа ярко светилось окно операционной, за матовым стеклом двигались длинные тени.

— Боже ж мой, ведь она могла обойти его с другой стороны! — вдруг закричала женщина отчаянным голосом. — Она могла пройти по дорожке, и тогда ничего бы не случилось! Почему, почему я не пошла вместе с ней?

— Что случилось? — спросила Тоня шепотом.

Ей никто не ответил.

— Почему, почему я не пошла с ней? — снова хрипло крикнула женщина и забилась в руках подруг.

— Сердце мое, голубочка, не убивайся так, — сказала старушка в платке и заплакала сама. Обернувшись, она увидела Тоню. — Дочка ее под самоходный кран попала, — объяснила она Тоне шепотом. — Пятнадцать лет девочке. Хотела обойти кран сзади, а очутилась между краном и забором. Машинист ее не видел и подал кран назад. А ей отступить было некуда, ее и придавило…

— Ой Надечка, ой моя Надюшенька, почему же ты не пошла по дорожке?.. — вскрикнула женщина и громко зарыдала.

В доме через дорогу включили радио, мужской голос ласково сказал: «На станции Восток сегодня днем температура была минус шестьдесят два градуса…» За оградой самозабвенно стучали костяшками игроки в домино.

Тоня стояла неподвижно, точно окаменела. Мать подняла руки и ужасным, отчаянным движением рванула свои волосы, уложенные венцом вокруг головы. Женщины запричитали, засуетились возле нее. Тоня попятилась и ринулась обратно в клинику, словно искала там защиты.

В вестибюле она остановилась и перевела дух. И тут увидела, что на лестнице стоит Антон Кириллович. Стоит и смотрит прямо на нее.