Хранитель времени - [25]
Вошла Оленька с большим блюдом в руках.
— Ну? Какой сегодня был день? — негромко спросила она, садясь возле мужа и кладя ему на тарелку горячие голубцы.
Ивану Капитоновичу страшно хотелось рассказать про старика Быкова, и он даже отложил вилку в сторону, но тут же остановился.
Все слова казались ему плоскими, неточными, ни одно из них не могло передать живой прелести той будничной и вместе с тем возвышенной и удивительной картины, которой он был свидетелем, наблюдая, как работал сердитый, сварливый старичок в нескладном картузе. И уж совсем Иван Капитонович не мог рассказать, что испытывал в те минуты он сам.
Но память об этих минутах по-прежнему жила и дышала в его душе, как еле слышный, бесконечно милый ему отзвук.
— День как день, — только и сказал он и стал есть голубцы.
ЦЕЙ МОЗАМБИК
Старшую горничную на втором этаже звали тетя Поля.
Это была полная пожилая женщина с большими ногами в мужских полуботинках. Уборщицы боялись ее как огня. Чистота была страстью тети Поли, она была обуреваема этой страстью с силой, поразительной даже для деревни Радьки, откуда тетя Поля была родом. Было хорошо известно, что радьковские хозяйки — завзятые чистухи и ежедневно, приготовив обед, заново белят печку. Но тетя Поля, когда жила в Радьках, белила ежедневно не только печку, но и стены хаты. До таких вершин радьковские хозяйки добраться уже были не в силах.
Из Радьков тетя Поля уехала двадцать с лишним лет назад, но боевой дух был в ней неукротим по-прежнему. В этой маленькой тихой гостинице она быстро завела свой порядок.
Каждое утро молодые уборщицы под ее началом драили коридор и номера, как матросы палубу. Они терли стекла, пока те не начинали излучать сияние. Но тут к окошку подходила тетя Поля. Она делала несколько неуловимых кругообразных движений тряпкой, и стекло становилось невесомым, как солнечный луч. Отступив на несколько шагов, тетя Поля критически осматривала свою работу, прищурив глаз, подобно художнику, сделавшему последние мазки картины.
Эта гостиница была выстроена для колхозников, приезжающих в Москву, на Сельскохозяйственную выставку. На этаже у тети Поли обычно поселялись доярки. Они приезжали весною, привозя колхозных коров-рекордисток, и уезжали поздней осенью, когда выставка закрывалась.
Тете Поле нравилось, что у нее такие степенные и серьезные жилички. За лето она успевала с ними подружиться. Вечером, когда доярки возвращались с выставки, она приносила им чайники с кипятком и заваркой, не дожидаясь, пока те попросят.
Доярки садились пить чай и приглашали тетю Полю. Ома сначала для приличия отказывалась, но потом садилась, пила, как и они, по четыре чашки, огромных, пузатых, как сахарницы, и обсуждала события, происшедшие на выставке за день.
А событий было немало.
Капризные рекордистки, попав в непривычные условия, сбавляли удой. Целый день в коровнике толпились экскурсанты со своими книжечками, в которые они записывали все подробности о каждой знаменитой корове, и доярки страдали, видя, что корова нервничает от шума и ест безо всякого аппетита.
Больше всех расстраивалась Ксения Парфеновна, кругленькая, проворная женщина из колхоза «Красный луч». Придя в номер, она тотчас же разувалась, чтоб не тосковали в городских туфлях ноги, и, вытирая платочком полные щеки, рассказывала:
— Поставили ее посреди, кругом народ сидить на креслах, как в цирке, свет пустили, и еще с кино приехали снимать. И говорять: «Парфеновна, демонстрируй электродойку». А она не даеть! Стоить, как столб, и не даеть молока. Хоть умри с ней!
Она быстро пошевелила под столом босыми розовыми пальцами и сказала горестно:
— Где ж это видано, чтобы корова в цирке доилась?
— Да ты не расстраивайся, — утешала ее тетя Поля. — Я здесь какой год, и каждый раз поначалу доярки ужас до чего из-за коров переживают. А потом, смотришь, корова и привыкла. Люди и те привыкают, слава тебе господи.
В угловой комнате вместе с доярками поселили молчаливую коренастую женщину, приехавшую из колхоза в Заволжье. Она привезла на выставку верблюда. Тетя Поля специально ходила его смотреть. Верблюд стоял, вытянув маленькую, как у змеи, надменную голову, и плевался. Тетя Поля несколько раз обошла его со всех сторон и так и не поняла, для чего природа создала такую штуку. Но молчаливая жиличка обожала своего питомца и каждую ночь вставала и шла в темноте через всю территорию выставки, чтобы проверить, не скучает ли верблюд.
Сейчас она тоже сидела за столом, пила чай, но в разговор не вмешивалась, а только кивала головой, когда Парфеновна изливала душу. И было видно, что она тоже переживает из-за своего верблюда.
Все это тете Поле было уже, в общем, знакомо. Но этой весною неожиданно все сложилось по-иному.
В начале весны на втором этаже поселились, как всегда, доярки. А к середине лета все номера было велено освободить, жильцов переселили куда-то в общежитие, и директор, собрав сотрудников, объявил, что гостиницу отводят для делегатов Всемирного фестиваля молодежи.
Тетя Поля была женщина грамотная, каждый день слушала радио и уже столько знала о фестивале, что ее, казалось, ничем не удивишь. Но когда она поняла, что делегаты фестиваля будут жить в гостинице и даже займут номера на ее этаже, она почему-то разволновалась и ноги у нее стали как ватные.
