Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса - [267]

— Ладно.

— Ну, я пошла. Клянусь, я сделаю все как надо. Позвони мне.

— Хорошо.

— Завтра, — кивнула она. — Непременно завтра. — И встала.

— Конечно, — сказал я и тоже поднялся.

Она снова поцеловала меня. Я почти не ответил. Она повернулась и пошла в зал ресторана. Я смотрел вниз с балкона.

Черт.

Дело в том, что когда я познакомился с Мареной, она казалась обитательницей некой холодной планеты, расположенной близко к воображаемому яркому центру Вселенной. И я говорил себе: нет, Джед, эта курочка не для тебя. Хоть через тысячу лет — все равно. А потом я вбил себе в голову, что, несмотря на внешний лоск, она немного похожа на меня. У нас возникло взаимопонимание, и вся ее сдержанность выглядела показной. Теперь, наоборот, наша прежняя близость смахивала на притворство. А может, ложь была изначально во всем и Марена проявляла ко мне участие только по команде сверху. Сука. Тебе знаешь что нужно… Ой, вот она.

Марена вышла из дверей в двадцати футах под моим балкончиком и двинулась по Форт-стрит. Даже не взглянула вверх. Опа — нет, все-таки посмотрела. Помахала мне. Я ей тоже махнул. Она отвернулась и села на заднее сиденье «БМВ». Машина тронулась. Я остался сидеть на маленьком неудобном стуле.

Да, подумал я, это было… невыносимо неловко.

Бабочка — это ничего.

Дьявольщина.

Глупо, несносно, неизбежно. Я стал вспоминать этот эпизод — он произошел вскоре после случая с гиппогрифом и до того, как мы обнаружили магнетитовый крест, — я читал, а Марена спала, и ей что-то снилось — глаза ее метались под веками. Окно было открыто, и в комнату залетела бабочка сфинкс средних размеров. Она покружила над экраном моего телефона, а потом уселась Марене на лоб.

— Паук, — пробормотала она, на девяносто процентов погруженная в сон. — Убери его.

— Это всего лишь безобидная бабочка, — прошептал я, наклонившись к уху Марены.

— А-а-а, — протянула она этаким сонным девчоночьим голосом. — Бабочка — это ничего. Безобидная…

И повернулась ко мне. Я растаял, словно передо мной была моя маленькая дочка, которая абсолютно мне доверяет…

Бля.

У тебя случается мгновение-другое абсолютной близости, а потом, когда все возвращается к этой пакостной повседневности жизни, ты расстраиваешься, что этого больше нет, потом пытаешься обрести утраченное, снова и снова прокручиваешь перед мысленным взором произошедшее, но ничего не понимаешь. Есть близость, и есть отчуждение, а еще — древняя, вечная, непреодолимая и необъяснимая пропасть между ними, и ты… Скотство! Ты видишь этого человека насквозь, знаешь, как у нее наступает оргазм, как она спит, а потом, утром, вы снова чужие, потрахались — и все дела, и ты ненавидишь за это себя, и ее, и всех. Ты идиот. Чего ты ждал? Что ты уедешь с ней туда, где сияет рассвет, в вишневом «БМВ»? Да ведь и продолжалась-то идиллия всего девять дней. Или восемь?

Может, стоит вернуться, подумал я. И мы снова попадем в струю. Изоляция, безделье, непривлекательные коллеги. Вы оба через день окажетесь в той же постели. Нет вопросов. Теперь ведь сегодня одно, завтра другое, она через день пошлет этого типа из Вуди…

Нет. Не обманывай себя. Она просто играет тобой, чтобы заставить тебя работать усерднее. Согласись на это самоубийственное задание, и тебе отломится — проведешь последнюю ночь перед заброской в тыл врага с мисс Сеул. Несчастный изгой.

И худшее во всем этом — банальность. Дурацкая интрижка, дурацкие эмоции, неизбежный последний неудобный разговор, все это плоско и пошло. Нет, старина Джед, ты не просто побитый, психически неустойчивый дебил — ты хуже. Ты заурядность. И твои знания тут ни при чем. Твои деньги ни при чем. Твое умение играть в игру жертвоприношения ни при чем.

Ты не играешь в игру. Это она играет тобой. Как и Марена. Как и все остальные.

Лузер.

Я снял шапочку и стер влагу с внутренней манжетки. Над моим кумполом свистели холодные межзвездные плазменные ветра. Что ж, ты это заслужил, подумал я. Даже в игре ты не такой уж и мастак. На девять камней не тянешь. Даже когда тебе помогает компьютер, у которого мозги размером с туманность Ориона. Да ты и восьмикаменную не можешь толком закончить.

Я снова надел шапку.

Черт побери.

Отчего же все так?

Гм.

Одна простая партейка. На полчаса. Просто разыграть последнюю позицию. Ерунда. В любой момент могу бросить. Давай возьми линию прицела чуть выше.

Я вытащил щепоть табака из другого поясного кармана, сунул в рот и, как всегда, разжевал, чтобы получился комок. Отлично. Затем поднялся, прошел внутрь мимо шумного бара на втором этаже, спустился по лестнице в туалет (на двери было написано: «Плохие мальчишки»), укололся одной из четырех остававшихся у меня уворованных порций хатц’ к’ик’а с воздушным впрыском. Выплюнул табачную жвачку. О господи, я отвратителен. Идиотская привычка. Жвачка — это жлобство. Я втер табачную кашицу в нужное место на ноге, натянул штаны, плеснул теплую воду себе в лицо и вернулся за свой мини-столик.

Я раскрыл телефон. Ишианская мозаика никуда не делась. Так, что там было? Улитка, многоножка и то и другое или ничего? Ну, посмотрим. Я кликнул «жертвоприношение». Появилось поле игры. Чтобы чувствовать независимость, я отключил Интернет. Все равно он мне сейчас был не нужен. Я прекрасно знал, что ищу. Факты были налицо. Слишком много фактов. И какой важнее, трудно понять. Например: «На моей рюмке с ромом сидит оса Sphecius» и «Во Вселенной около 4×10