Хранитель древностей - [52]

Я встал и снял трубку. Говорил директор.

– Приходи сейчас же, – сказал он мне.

– Знаю, – ответил я.

– Откуда? – удивился он.

– Присутствовал.

Последовала небольшая пауза, а потом он приказал:

– Ну, иди.

Когда я вошел в кабинет, директор сидел за письменным столом и о чем-то тихо разговаривал с Кларой. Увидев меня, они оба замолчали.

– Так как же это вышло? – спросил директор хмуро.

Я стал рассказывать и когда дошел до того, что поругался с военным, директор усмехнулся и покачал головой.

– Все партизанишь? – сказал он горько. – Ну-ну!

А Клара пропела:

– И надо было вам связываться.

– Ну а в чем дело, не знаешь? – спросил директор. – За что его?

Я пожал плечами и улыбнулся.

Он поймал мой взгляд и снова нахмурился.

– Как это для тебя просто, – сказал он, вздыхая, – ну, до чего же все просто!

– Да не знает он, ничего не знает, – быстро сказала Клара и взглянула на меня: «Молчи».

Директор тоже посмотрел на меня и нахмурился, потом отвернулся, снял трубку и начал куда-то звонить.

– Пошли, – шепнула мне Клара. Мы вышли. На лестнице она вдруг остановилась и взглянула на меня. Это был открытый, ясный, вопросительный взгляд.

– Ну что, Клара? – спросил я. – Что, дорогая?

– Ничего, – ответила она громко и вдруг тихо спросила: – Мало вам было, мало? Для чего вы их дразните, зачем это вам?

– Я их… – начал я, да так и не окончил.

Ведь и в самом деле получается, что дразню. Я-то стараюсь пройти тихо-тихо, незаметно-незаметно, никого не толкнуть, не задеть, не рассердить, а выходит, что задеваю всех – и Аюпову, и массовичку, и того военного. И все они на меня кричат, хотят что-то мне доказать, что-то показать. А что мне доказывать, что мне показывать, меня просто нужно оставить в покое!

«Товарищи, – говорю я всем своим тихим существованием, – я археолог, я забрался на колокольню и сижу на ней, перебираю палеолит, бронзу, керамику, определяю черепки, пью изредка водку с дедом и совсем не суюсь к вам вниз. Пятьдесят пять метров от земли – это же не шутка! Что же вы от меня хотите?» А мне отвечают: «История – твое личное дело, дурак ты этакий. Шкура, кровь и плоть твоя, ты сам! И никуда тебе не уйти от этого – ни в башню, ни в разбашню, ни в бронзовый век, ни в железный, ни в шкуру археолога». – «Я хранитель древностей, – говорю я, – древностей – и все! Доходит до вас это слово – древностей?» – «Доходит, – отвечают они. – Мы давно уже поняли, зачем ты сюда забрался! Только бросай эту муру, ни к чему она! Слезай-ка со своей колокольни! Чем вздумали отгородиться – пятьдесят пять метров, подумаешь! Да тебя и десять тысяч не спасут».

Конечно, я сейчас здорово упрощаю весь ход моих мыслей: делаю все ясным и четким. Тогда ничего этого, понятно, не было и не могло быть. Но вот то, что я крошечная лужица в песке на берегу океана, это я чувствовал почти физически. Вот огромная, тяжело дышащая, медленно катящаяся живая безграничность, а вот я – ямка, следок на мокром песке, глоток холодной соленой воды. Но сколько ты его ни вычерпывай, а не вычерпаешь, ведь океан тоже здесь.

Я стоял против Клары и не знал, что сказать, молча смотрел на нее. А она вдруг улыбнулась, дотронулась до моей руки и очень певуче, медленно произнесла:

– А что, если я влюблюсь в вас, хранитель? – хохотнула и убежала.

«Да, – подумал я, – не надо было мне приезжать сюда с раскопок, ведь чувствую, чувствую, что этот день так не кончится, что-то еще обязательно произойдет».

…Так оно и вышло.

Прибежала вдруг старуха– казашка.

– Иди, иди, пожалуйста, вниз, – сказал она, – иди канцеляр.

– Да в чем дело, – спросил я, – что такое?

– Иди, пожалуйста, скорей, – повторила сторожиха.

Я пошел. Дверь канцелярии была заперта, пришлось стучаться. Отперла массовичка. В комнате были люди: Клара, кассир – молодой, крепкий казах в своей постоянной кожаной куртке и крагах, контролерша, крошечная старуха-татарка, еще кто-то из обслуги музея.

Все они столпились вокруг большого епископского кресла. На кресле сидела девочка. Была она худенькая, русенькая, с тощими острыми косичками, в старом, линялом, стираном-перестираном розовом платье. Она сидела и теребила платочек. Все молчали. В комнате царила тяжелая, отвратительная тишина. Я взглянул на Клару.

– В чем дело? – спросил я. Никто не ответил.

– Вот эта девочка, – вдруг громко сказала массовичка, – выдает себя за племянницу товарища Сталина.

Этого я, конечно, никак не ожидал.

– То есть как? – спросил я ошалело и посмотрел на девочку.

Она не шелохнулась, только крепче стиснула узелок.

– Прошла без билета, – объяснила мне массовичка. – И когда контролерша ее остановила, она сказала, что она племянница товарища Сталина и он разрешил ей ходить во все музеи и театры бесплатно.

Только этой идиотской петрушки мне и не хватало", – подумал я и наклонился над племянницей Сталина.

– А у вас есть какой-нибудь документ, девочка?

Она не ответила, только платочек в ее руке хрустнул – в нем была какая-то твердая бумажка (судя по размеру, чуть мелочишки – десятка, на неделю, может быть, хватит).

– А когда ее спросили документы, – вдруг прогремела массовичка, – она ответила: «Мы наши документы не всем показываем».