Хранитель Бездны - [86]

— А… почему не пошел?

— Ты это… парень… Выпить хочешь? Ты не подумай, я не то чтобы алкаш… Хотя, может и алкаш. Батя мой алкашом был, не дай боже. И ничего, жил себе, как люди живут.

Он порылся в недрах древнего плаща и извлек блестящую флягу с полустершимся гербом Советского Союза. Открыл ее, зачем-то понюхал, поморщился и, приложившись, забулькал, дергая кадыком.

— Накось, держи. Так скать, виски первосортный. Сам гнал. За качество отвечаю.

Андрей, не задумываясь, принял флягу и сделал большой глоток.

В горле полыхнуло огнем; перед глазами заплясали веселые черно-белые мухи, и он упал бы, если бы предусмотрительный Лютик, вдруг оказавшись на ногах, не поддержал его за плечо.

— Ну-ка, присядь на мое место. Вот тута у Щенка. Знакомься, Щенок, это Андрей, — он усадил Андрея на продавленный диван, и древний Щенок, улыбнувшись, ткнул в него лапой, мол, прорвемся, старик!

— Вы что мне напалм дали?

— Напалм не напалм, но горит. А я тебе так скажу. Все, что горит — натурпродукт.

— Бензин тоже горит, — поморщился Андрей и неожиданно раскатисто рыгнул, с удивлением отметив, что пламя из глотки при этом не вырвалось.

— Так я и говорю. Натурпродукт. Бензин из чего делают? — из нефти. А нефть это что?

— Это…

— Трупы это. Так жизнь на планете и держится. На смерти. Вечный баланс, — он сделал еще один глоток и крякнул, — а коммерсы эти не учли, так скать, конъюнктуру рынка. О, как! Приехали конкуренты оспаривать территорию. И положили они друг друга ряд в ряд. Так что один только остался пацаненок совсем молоденький. Лет восемнадцать ему было. И тот с дырой в животе, что твой рот открытый. Мы, когда приехали… Выстрелы здеся далеко слышно, а охоты уже тогда не было толком, он там лежал на спине и пытался все… О, сука… Он пытался кишки свои собрать, понимаешь, турист, а перевернуться не мог, боялся, что растеряет то, что… то что… собрал уже. В общем, померли все. Участковый приезжал, следаки были. А потом там их и закопали. Подогнали трактор с ковшом. И все.

Он посмотрел на Андрея, и в глазах его отражалась какая-то совсем уж собачья тоска.

— Так что… не хочешь говорить, не надо. А врать не любо: я тебе помог.

— Вы меня простите, — после недолгого молчания пробормотал Андрей, — я не знаю, что вам сказать. Скажу правду, вы мне все равно не поверите. А соврать… — он улыбнулся, — ну, так я же пытался…

— Ничего не говори. Смотрю на тебя и Афган вспоминаю. Я тогда уже не в призывном был. Мог и не пойти, и ничче. Сам пошел, дурак. И служилось хорошо. И кормили вкусно. И спал на мягком. Так, думал, и пройдет все мимо. Ан нет… — он отвернулся, — не прошло под конец. Меня… краем только смерть зацепила, а вот когда домой ехал, со мной двое были. Пацаны, сосунки. А в глаза посмотришь, и жуть накатывает. Нету там ничего — пустота. Один обожженный чутка был. И я тогда подумал, что… ему душу выжгло.

Ты, паря, не обижайся, но у тебя в глазах много всего. Много пустоты этой едкой… Я не хочу знать. Да мы и приедем скоро…

— Стало быть, нет города? — медленно произнес Андрей.

— Стало быть, нет, — ответил Лютик и протянул флягу.

Он принял ее без промедления.

Минут через сорок по обе стороны путей стали попадаться одинокие, вросшие в землю домики, окруженные покосившимися низкими заборчиками. Где-то скучно мычала корова. Залаяла собака, и Щенок ответил ей коротким и важным «Гав!»

Домов становилось все больше. Попадались и люди. Кто работал в саду, кто стоял, прислонившись к забору, словно и не человек вовсе, а пугало — ворон отгонять. При виде Лютика некоторые поднимали руку в приветствии, провожая дрезину долгими любопытными взглядами. Видно было, что к незнакомцам в Нерушанском не привыкли.

— Я тебя до станции довезу и адью, — вещал порядком захмелевший Лютик, — тама в кассу пойдешь. Возьмешь билет до, стало быть… куда ты едешь?

— В Ташлинск.

— В Ташлинск не ходят, — упрямо бурчал старик.

— А вы говорили проходные…

— Проходные ходят. Из Москвы. Не люблю москвичей. Они акают… или окают. В общем, странный говорок такой, не люблю. Ну да… проходной. В 9:30 или около того, я не помню. А коли билета не будет, тогда все, кирдык, — и он похлопал пса по круглой умильной голове.

— Не… спустя некоторое время, еще более опьянев, решил он, — я тебя сам в кассу приведу. Меня все знают, а тебя никто. У тебя вид зэковский. Может, ты зэк?

— Нет, не зэк, — коротко ответил Андрей. Ему и самому было весьма любопытно узнать, как он выглядит. Он провел рукой по жесткой щетине — как бы там не было, а вид, должно быть, тот еще.

— А у вас есть… зеркало? — неожиданно спросил он.

Лютик уставился на него с подозрением.

— А может, и не зэк… — буркнул он, — может, что похуже… Откель у меня здесь зеркало? Я что — парикмахерский салон держу? — он особо выделил ту часть слова, что сама по себе была неприличной.

— Я… простите.

— Ничего. Ничего…

Судя по всему, они подъезжали к станции. Домики тянулись непрерывной чередой, вдоль путей тут и там спешили люди, кто налегке, а кто груженный тюками да мешками как ослик. Попадались и ослики, невесть откуда взявшиеся в селе. Они стояли, мирно опустив шерстяные длинные головы, и щипали травку так близко от рельс, что казалось края дрезины вот-вот заденут их. Щенок оживился. Теперь он сидел на диване совсем как человек, свесив задние лапы почти до дощатого пола и оперевшись на передние. Андрей и не видел никогда, чтобы собаки так сидели. Он с любопытством провожал глазами каждый дом, во всю пасть улыбался и то и дело коротко и звонко лаял, видимо, здоровался.