Хранить вечно - [24]

Их встретил долговязый, худой, бесцветный субъект с узким длинным лицом и пепельно-серыми волосами. Лишь потом Берзин выяснил, что это был первый помощник Локкарта — капитан Гикс. Берзин заметил, что его правая рука — в кармане клетчатых брюк, а карман оттопырен. Из прихожей Берзина со Шмидхеном проводили в просторную гостиную с мягкими креслами, диваном из карельской березы, роялем и пушистым цветным ковром, на котором посреди комнаты стоял большой квадратный стол с точеными ножками. Попросили подождать.

Берзин внимательно осматривал обстановку, статуэтки и другие антикварные безделушки.

Наконец дверь кабинета Локкарта отворилась и оттуда выпорхнула прехорошенькая горничная с подносом, накрытым белоснежной салфеткой.

Через приоткрытую дверь Берзин успел окинуть взглядом угол письменного стола, шкаф и кушетку.

Из кабинета вышел Локкарт.

— Чем могу служить? — спросил он, коротко кивнув Шмидхену и устремив взгляд на Берзина.

На вид Локкарту было не больше тридцати. Он напомнил Берзину лорда Байрона, каким его рисуют портретисты. Но что-то в его взгляде и выражении лица разрушало это впечатление.

Дальше все происходило не совсем так, как записал в дневнике Локкарт.

Берзин действительно отрекомендовался командиром полка, а Шмидхена, который, как видно, здесь уже бывал, Локкарт назвал подпоручиком.

Берзин начал разговор издалека. Он посетовал, что царское правительство не выполнило обещания дать Латвии самостоятельность, если латыши будут доблестно сражаться с немцами.

Латыши честно служили бы Временному правительству, если бы оно не приказало долго жить. Сейчас они честно служат Советскому правительству, но опыт двух невыполненных обещаний суверенной Латвии не может их не тревожить.

Следует ли теперь латышам рассчитывать, что союзники помогут Красной Армии разделаться с немцами и освободить Латвию?

— Мы считаем себя в ответе за судьбу Советской власти, которую мы, верные воинскому долгу, верой и правдой охраняем и защищаем от всех врагов. Но если защита окажется невозможной, мы не хотели бы идти ко дну с теми, кого так храбро защищали, и нас вовсе не устраивает перспектива похоронить вековую мечту о свободной, независимой Латвии, пусть даже под протекторатом могучей державы, — развивал свою мысль Берзин.

Несмотря на обтекаемую дипломатическую форму общения с Локкартом, Берзин не мог не заметить настороженности собеседника. Он, разумеется, не предлагал при первой встрече самим посетителям послать кого-нибудь для переговоров к командующему английскими экспедиционными силами Архангельского фронта — Пулю, как он записал в дневнике.

Все это случилось лишь при второй встрече, после более откровенного обмена мнениями.

А в первый раз Локкарт только заметил, что ничего не может сейчас сказать о точке зрения британской миссии, правительства его величества и вообще союзников.

— Приходите завтра. Только, пожалуйста, вечером, чтобы я мог соответственно подготовиться к продолжению разговора.

…На другой день, 15 августа, поздно вечером Берзин и Шмидхен снова появились в Хлебниковом.

На этот раз Локкарт принял их в кабинете. На пушистом персидском ковре стоял письменный стол красного дерева. Справа — кушетка с наброшенным клетчатым пледом, книжный шкаф, кресла и стулья. На стенах — картины в позолоченных рамах и большая карта России, расцвеченная флажками. В кабинете, кроме Локкарта, сидели французский генерал в парадном мундире и еще трое в штатском.

Берзин и Шмидхен учтиво поздоровались с Локкартом и представились его гостям.

Французский генерал встал, выпятил грудь в крестах и отчеканил:

— Лавернь. Военный атташе Франции.

— Рад видеть в вашем лице представителя доблестной армии союзников, — сказал Берзин и пожал пухлую руку генерала.

Француз во фраке привстал с кресла и ответил Берзину рукопожатием, представившись:

— Генеральный консул Франции в России Гренар.

— Примите, месье Гренар, — сказал Берзин, — выражение наилучших чувств и дружественного расположения русских офицеров к прекрасной Франции.

Худощавый человек в смокинге с тонко очерченным смуглым лицом и большим носом, нависшим, как банан, над черными усами, легко перекинул из правой руки в левую ореховую трость с навинченным серебряным набалдашником, живо вскочил со стула, вцепился в руку Берлина холодными сухими пальцами и долго ее не отпускал.

— Весьма польщен честью познакомиться с латышским богатырем, — заговорил он. — Будем знакомы: помощник торгового атташе Соединенных Штатов Каломатиано. Мое правительство будет радо завязать торговые отношения с будущей свободной Латвией. Весьма польщен…

Четвертый гость в темно-зеленом сюртуке не спешил отрекомендоваться. Он пощипывал черные усики, сверкая огромным смарагдом в золотом перстне. Потом он неторопливо встал и, прищелкнув каблуками, раздельно произнес:

— Имею честь, месье. Полковник французской армии Анри Вертамон.

Берзин отметил, что Каломатиано и Вертамон говорили по-русски без малейшего акцента. Было странно, что помощник торгового атташе оказался среди военных. Деловой разговор начал генерал Гренар.

— Судя по вчерашнему разговору с сэром Локкартом, господин Берзин, вас интересует судьба Латвии после войны и свержения большевизма. Я директив от своего правительства не имею, но уверен, что Латвия получит самоопределение в полном смысле слова, если сами латыши будут этому содействовать.