Храмовник - [5]

Шрифт
Интервал

Кто-то чуть засмеялся, кто-то что-то шепнул. В длинной темной комнате будто бы ожили десятки теней. В этот миг козлоликий чекист, тряся своей редкой бородкой, прочел:

— «Крафт Николай Янович — немец, атеист, родился в Ташкенте в 1911 году в семье инженера-путейца. Отец — комиссар Путей Сообщения Туркестанской Республики. Казнен вместе со всею семьей в дни басмаческого выступления… Круглый сирота.

Поступил в колонию три недели назад из тифозного карантина после выздоровления от сыпняка. Свободно говорит по-немецки, по-русски — с сильным акцентом. Пользуется непререкаемым авторитетом среди прочих воспитанников. Кличка, — производная от фамилии — Граф». Все верно?

Я чуть кивнул. Козлоликий показал мне старую затертую фотографию с человеком в форме путейца, обнимающего такую же светловолосую женщину и трех детей. Я кивнул еще раз. «Да, это мы — Крафты». Так мне сказал тот, умиравший от тифа парнишечка.

Сам не знаю, — почему я его подобрал. Он бредил по-нашему, по-немецки, а никто не мог разобрать и все думали его бросить.

Я случайно пристал к той компании. Меня с улицы взяли воры, кои и научили всяким премудростям. Как вскрыть замок, как взломать дверь, иль — залезть в форточку. Лет пять так и жил, а когда всех повязали, «сорвался» с пересылки.

На той пересылке я «погонялово» получил, а по малолетству меня не шибко-то охраняли. Вот и «спрыгнул».

Пристал к мелкоте, а потом — дернула меня нелегкая ходить за умирающим! (Видно, и укусила меня в эти дни вошь.) Когда парень помер, будто сам Господь подсказал мне, и взял я из тряпья и лохмотьев старую фотографию и справку — «Свидетельство о Рождении», выданное комиссариатом Туркестанской Республики.

Когда очнулся, все кругом меня звали — Крафт и всячески нянчились. Я и думать не мог, что папаша этого Крафта прославился комиссаром и мальчонку все эти годы искало ЧеКа!

— А это… Откуда он у тебя?

Козлоликий чекист держал за почернелый шнурок крохотный золотой медальон с инкрустациями. Медальон был открыт и из него на меня глядел лик моей мамы. И я знал…

— Нашел.

— Точно нашел? Не украл?

— Я — не вор. Нашел.

Чекист задумчиво посмотрел на меня, а потом еще раз на мамино изображение на драгоценной эмали. Тихо пробормотал:

— Странная штука наследственность. Ты нисколько не похож на своих же родителей, а на эту женщину… Как родной сын.

Дорогая вещица. Что ж не продал-то?

— Понравилась. Дорогая, — вот и понравилась.

Чекист, не выпуская из рук крутящийся на шнурке медальон, достал какую-то папку, и протягивая ее мне, вдруг спросил:

— Посмотри-ка на эти вот фотографии. Не узнаешь ли там кого? Посмотри повнимательней.

Я сразу же узнал их. Они сидели с красными бантами, да в солдатских папахах. Я запомнил их лица — тех, кто приезжал в тот вечер к нам в дом. Узнал ли я их? Как я мог — забыть хоть единого?!

Я просмотрел все показанные мне фотографии, навсегда запомнил надписи на знаменах: «Особый отряд ЧеКа Петрозаводской волости», и… вернул их со словами:

— Нет. Ни единого.

Козлоликий человек в выцветшей гимнастерке все это время испытующе смотрел на меня и отцов медальон покачивался в его нервных пальцах. Услыхав мой ответ, он небрежно сказал:

— Раз так… Этот медальон я забираю. Это — вещественное доказательство к одному старому делу. Ты… не против?

— Это — не мой. Я нашел его… — у меня похолодели руки и ноги, а горло сдавило, когда я отвечал эти слова. Но в мозгу звучал мамин голос: «Не обращай внимания, Аннхен. У дочери настоящего Рыцаря нет ни нервов, ни — трясущихся рук! Ты сбилась. Раз-и, два-и…»

Я сам удивился, заметив, что когда мне подали фотографию Крафтов, руки мои были совершенно покойны. И я мог покойно глядеть в лицо козлоликого.

Тот, не глядя, кинул куда-то в сторону медальон, он стукнулся в какой-то там ящик и… Я очень хотел посмотреть — куда он упал, но — не мог сделать этого. Я аккуратно сложил старую фотографию Крафтов, «Свидетельство о рождении» и хотел уже встать.

Следившие за мною чекисты сразу все зашушукались, двое из них попеременно склонялись к козлоликому и что-то шептали ему на ухо. У них был такой вид, будто они наконец-то поймали ужаснейшего преступника и сердце мое — опять ушло в пятки.

Чекист с козлиной бородкой знаком приказал мне сидеть, достал откуда-то из стола пачку дорогих папирос и двинул их в мою сторону. Я отрицательно качнул головой, и он, усмехнувшись, сказал мне:

— И верно. Курить — здоровью вредить. Я расскажу тебе одну сказку. Тебя она, конечно же не касается, но мне хотелось бы, чтобы ты о ней знал. Мне кажется, что… Мы не понимаем друг друга. А мне хотелось бы найти с тобою — общий язык.

Жил-был один офицер. Так же, как и ты — граф. Только лишь не по кличке, но — званию. И был он — немцем.

Так уж получилось, что многие родственники его жили, да и сейчас живут за границей — в Германии. Поэтому, — когда разразилась германская, его отправили на восток — комполка в Туркестан.

Жена же его — курляндская немка такого же круга и положения была выселена сперва в Питер, а потом и — под Петрозаводск. Была она настолько богата и родовита, что в ссылку сию с ней отправились даже слуги. Так бывает у немцев…


Еще от автора Александр Эрдимтович Башкуев

Призвание варяга (von Benckendorff)

Исторический роман в виде собственноручных записок генерала от кавалерии, сенатора, графа Ал. Хр. Бенкендорфа.


Апокрифы реалполитик

Введите сюда краткую аннотацию.


Туман

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Убить Архимеда

Жизнь и деяния центуриона Марка Юния Брута, римского консула, убийцы Архимеда.


Рекомендуем почитать
Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».


Ателье

Этот несерьезный текст «из жизни», хоть и написан о самом женском — о тряпках (а на деле — о людях), посвящается трем мужчинам. Андрей. Игорь. Юрий. Спасибо, что верите в меня, любите и читаете. Я вас тоже. Полный текст.


23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!


Не говори, что у нас ничего нет

Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Жить будем потом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.