Храм - [29]

— А кто же?

— Как кто? Все карты у Марии. Сегодня она банкует.

Получай, фашист, гранату!

Это тебе за муху под микроскопом. Тоже мне — супермен…

Председателю непросто было делать вид, будто ничего не происходит, и удовольствие на его лице — от колбасы и маринованного чеснока. Главное — не смотреть в глаза, иначе прочтет все, что я о нем думаю; прочтет — и разозлится, рэмбо долбанный, — и уж тогда о наскоке на элеватор нечего и мечтать.

Председатель вытер краем скатерти изломанные улыбкой губы — и только затем взглянул на Илью. Ох и ловко у меня это вышло!

— Сейчас все узнаем, — сказал он. — Мне и самому интересно. — Он встал из-за стола и крикнул: — Хозяйка! Ты где?

— Погодите минуту, — отозвалась Мария из кухни.

— Да мы уж идем к тебе.

Председатель поманил Илью, но они не успели: она уже стояла в дверях, загораживая проход.

— Ладно, ладно, не ершись, — ласково сказал председатель, беря ее за локоть. — Показывай своего примака.

— Это еще кого? — изумился Илья.

— Не твое дело! — неожиданно резко огрызнулась Мария, но тут же взяла себя в руки. — Дедушку одного спасла.

— Но взглянуть на твоего дедушку можно? — миролюбиво спросил председатель.

Мария сумрачно смотрела на них. Чего вдруг она огрызнулась? Что плохое они могли ему сделать? Ничего. И все же… Только в этот момент она стала осознавать, что этим утром в ее жизни случился не какой-то эпизод — как пришло, так и ушло; нет! — в ее жизнь вошла… жизнь! Последний год она не жила и знала, что не живет. А теперь эта нежизнь была в прошлом. Оно случилось — непостижимое, как и любое чудо; она переступила незримую черту и снова вернулась к жизни. Не к прежней жизни, а какой-то новой, небывалой. Еще секунду назад она этого не знала и вдруг поняла, потому что только сейчас, в этот момент увидела, что ее окружает свет. Все вокруг было так светло!.. У нее сердце остановилось от мысли, что эти двое войдут — и все кончится, свет погаснет… Ее душа заметалась в растерянности — и смирилась перед неотвратимым. Придется привыкать к мысли, что принадлежавший ей, только ей одной, теперь будет принадлежать каждому, кто его увидит…

Она посторонилась, пропуская их в кухню.

Н застонал и что-то пробормотал в бреду. Свет на лежанку проникал слабый, из-под овчин выглядывали только фрагменты тела, но этого тела было так много, что Н казался огромным патриархом. Впрочем, седые космы не старили его, лицо от прилившей крови разгладилось, поэтому сходу было трудно определить, сколько Н лет.

Илья переступил порог — и застыл. Не оттого, что увидел; в том, что он увидел, не было ничего особенного. Но что-то остановило его. Словно кто-то незримый приложил руку к его груди и остановил. Остановил движение, остановил чувства, остановил мысли.

Значит, вот какое лицо у моей судьбы…

Откуда? с чего вдруг всплыла эта мысль? что было до нее?.. Мысль возникла — и запнулась. Но она сдвинула время. Время вспомнило о своей функции, двинулось, нет, не двинулось — поползло. Оно ползло так медленно, что можно было рассмотреть каждую секунду.

Вот какое лицо у моей судьбы…

Похоже, патефон заело, игла скребла по кругу, оцепеневший мозг был готов штамповать эту фразу снова и снова.

Вот какое лицо у моей судьбы…

— Впечатляет…

Кто это сказал? Ах, да, староста… Наконец я снова могу не только смотреть, но и видеть. И думать…

Впрочем, думать пока он не мог. Может быть потому, что на пороге сознания была мысль, которую он не хотел впускать, и это тормозило весь мыслительный процесс. А она стучала в мозг, стучала все громче. Сейчас войдет… Мысль простая: я потерял Марию. Илья потерял ее давным-давно, еще тогда, когда не стало мальчика, но все это время, вопреки логике и здравому смыслу, в глубине его души жила надежда (нет, вера!), что случится нормальное житейское чудо, рана в ее душе затянется, и она опять будет с ним, рядом, вместе. Последний год он жил только этим, и вот этого не стало. Ничего особенного не произошло, никто ничего не сказал и не сделал, а этого не стало…

Как теперь жить?..

Его опора — его любовь — по-прежнему была с ним, но противоположная чаша весов опустела. И не надо себя обманывать: опустела навсегда… Если б она умерла, почему-то подумал Илья, я бы с легкостью — и с облегчением — ушел следом. Но Мария — к моему несчастью — жива; мало того, она вступила в новую жизнь, в которой уже не будет меня, даже памяти обо мне не останется; разве что иногда, при случае, ассоциативно… Я никогда не был ревнивцем — это не достойно и глупо, но сейчас я понимаю Отелло, который убил любимую — и ушел следом…

Председатель поглядел на Илью. В его взгляде была детскость, какой-то неожиданный восторг, с которым ребенок смотрит на цирковые чудеса.

— Вот он какой — Строитель!..

— У него жар, — сказала Мария. В ее голосе пробивались нотки, которых Илья не слышал так давно… — Дядько Йосип, что делать? Ведь сгорит! Глядите, уж и губы полопались…

— Ничего ему не сделается, — весело сказал председатель и широко перекрестился. Он знал, что присутствует при рождении чуда, значит, и он — избранник. Спасибо, Господи, думал он, я тебя не подведу; ты не пожалеешь, что выбрал меня… Председатель примерил свое избранничество, и с удовлетворением отметил, что ему оно как раз впору. — Бог прислал — Бог его и спасет, — добавил он.