Хpоники российской Саньясы. Том 1 - [70]

В: — То есть представить ее на языке, близком к научному?

№ 20: — Задача состояла в том, чтобы переосмыслить этот опыт в психологическом ключе и изложить языком, который бы был свободен от самоцельных и необязательных мистических накруток, — языком, который бы был узнаваем, и против которого сложно было бы что-то возразить. А поскольку я знал, что опыт и мыслительные конструкции жестко не связаны, я был совершенно свободен в выборе интеллектуальных средств выражения. У меня не было ощущения, что мне приходится пудрить мозги власть предержащим с помощью эзопова языка «психологической науки»; у меня было ощущение, что я решаю новую историческую задачу. Новая культура не принимала традиционных идеологических схем, но я знал, что опыт, который люди уже не раз излагали по-разному, может быть еще раз изложен иначе, — изложен так, чтобы стать органичной частью наличной культуры, получив тем самым возможность в ней жить и развиваться. Но для осуществления этой задачи нужно было сперва выявить основы, нащупать основания, на которых зиждется предшествующий опыт саморазвития человека, и на которых можно было бы построить что-то новое.

И хотя колосс социалистической культуры рухнул, и в настоящий момент эта интеллектуальная работа по выявлению основ никому не нужна, я не считаю, что она пошла прахом. Более того, я подозреваю, что она будет тем немногим, что останется от эпохи развитого социализма в копилке общечеловеческого культурного наследия.

В: — Я не согласен с тем, что сейчас эта работа по выявлению основ никому не нужна. По-моему, принимая во внимание засилье мистического бреда, сейчас она нужна более чем когда-либо.

№ 20: — Да, я работал в жанре демистификации мистики, но дело ведь к этому не своди-лось. Меня интересовали прежде всего вопросы методологии саморазвития человека, и мои работы последнего периода посвящены именно этому. Я считал очень важным, с одной стороны, донести до других эту сферу опыта в ее чистоте, не искаженной игрой воображения и интеллектуальной неряшливостью; с другой, — донести ее в такой форме, в которой бы эта чистота могла быть воспринята и усвоена наличной культурой. То есть социалистической культурой. Я искал язык, жизнеспособный именно в этой культуре. Между тем она приказала долго жить. Вздохнула под конец полной грудью и испустила дух. Соответственно, продукты этой культуры утратили жизнеспособность, перешли в разряд исторических памятников. В том числе и я со своим творчеством оказался за бортом истории. Впрочем, не только я, все мы там оказались: так как новая, не-социалистическая культура еще не сформировалась, культурно-значимые средства самовыражения у нас в настоящее время отсутствуют. Культурно-значимые в смысле способности обеспечивать воспроизводство соответствующего опыта в социальном масштабе. Мы вошли в переходный период — период мычания и изучения иностранных языков. Свой собственный язык у нас появится лишь тогда, когда наша культура вновь обретет какие-то более-менее устойчивые, зримые очертания, и можно будет попытаться выяснить, что, о чем, как и зачем говорить. Вот тогда и при-годится опыт моих методологических изысканий.

В: — В каких работах они представлены?

№ 20: — В Самиздат эти работы не попали. Они собраны в книге под общим названием «Очерки эзотерической психологии эпохи развитого социализма». Это 1985-87 год. Я тогда открыл для себя то, что называю «психологическим механизмом духовного развития»; и поездил по Европейской части СССР, обсуждая схему этого механизма с разными знающими людьми.

В: — Вы публиковали где-нибудь его описание?

№ 20: — Нет. Планировалась публикация в третьем выпуске «Вопросов саморазвития человека», — издавал я такой ежегодник, — но этот выпуск так и не вышел в свет, потому что я переключился на другой проект, представлявшийся мне в то время более неотложным. Кроме того, был у меня доклад на какой-то психологическо-методологической конференции, где я попытался сжато изложить эту и две другие методологические схемы.

В: — А над чем вы теперь работаете?

№ 20: — После того как окончательно стало ясным, что социалистическая культура погибла, я отошел от интеллектуального творчества и занялся тем, чем имеет смысл заниматься в наше время — переводами того, что уже сделано.

В: — Почему вам представляется актуальным именно это? И именно для вас?

№ 20: — Для меня? Потому что ничего другого я делать не умею. Зато это умею делать как следует. А вообще, поскольку мы находимся на начальном этапе становления новой культуры, мне представляется важным, чтобы некоторые стороны инокультурного опыта саморазвития человека могли служить для нее полноценным строительным материалом. В некоторых книгах ясно излагаются позиции, по отношению к которым, как я считаю, важно самоопределиться каждому, кто вступает на Путь. И мне хотелось бы, чтобы эти позиции были изложены на русском языке столь же ясно и убедительно, как на языке оригинала, а не так, как это делается в нынешней коммерческой спешке.

В: — У вас есть ученики?

№ 20 — Нет. Как я уже говорил, мой Путь в значительной степени был обусловлен судьбой. Многое мне было дано, а не достигнуто осмысленными усилиями, опыт которых можно бы было транслировать. Например, у меня никогда не было страха смерти как психологического небытия и поэтому мировоззрение мое никак не обусловлено этим страхом; но у меня не было и опыта преодоления страха смерти, поэтому я не в состоянии передать такой опыт другим. Я не Мастер, я Специалист.