Хозяйка розового замка - [55]

— Подумайте лучше, что могут сделать его янычары. Не хотелось бы, чтобы он выкинул какое-нибудь коленце.

Я тоже побаивалась этого, но верить в серьезность подобных опасений не хотела.

— Да нет же… Корфу — это не турецкая империя… И я не думаю, что он сможет нас отыскать. Здесь такое уединенное место.

Именно уединенность Палеокастрицы была причиной тому, что я так ее полюбила. Очень-очень редко сюда забредали козы, отбившиеся от стада, но никаких людей, кроме монахов, которые чаще сидели взаперти в Платитере, мы не встречали. Будто сама природа позаботилась и оградила нас от любопытных глаз. Ни одной ночи мы, пожалуй, не провели в доме и возвращались туда только под утро. Куда лучше были оливковые тихие рощи под теплым звездным небом.

В такую ночь я как-то рискнула использовать один из советов Афродиты, чем крайне удивила Александра.

— Зачем все это, я вас спрашиваю?

— Но это поза, наиболее вероятная для зачатия! — воскликнула я, решив не скрывать своих целей.

— По-моему, эта поза наиболее пригодна для того, чтобы начались судороги…

Я забыла о наставлениях Афродиты, как о слишком усложнявших происходящее, и Александр очень способствовал тому, чтобы я на некоторое время выбросила из головы мысли о ребенке, помня только о себе и сосредоточившись на собственных чувствах.

Со смехом и ласками он увлек меня под сень олив и овладел мною на земле среди ярко-розовых цветов цикламенов, чьи головки то и дело кланялись друг другу под дуновением легкого ветерка, — и последней мыслью, которую я тогда ясно осознала, было то, что нет другого такого занятия, как это, где излишняя изощренность только все портит.

7

Повесив на руку корзину, полную инжира, и еще ощущая во рту сладкий вкус этих спелых черных плодов с полопавшимися бочками, я медленно поднималась вверх по тропинке. Был знойный полдень, от жары стало трудно дышать. Я ушла из дому еще на рассвете, не разбудив Александра, — таким образом, сегодня я с мужем еще не виделась. Мне хотелось поскорее вернуться домой и рассказать, где я была и что видела, угостить его инжиром, которым меня щедро одарила одна пожилая крестьянка.

Я остановилась как вкопанная у чугунной калитки. Совсем рядом, в двух туазах от меня стоял тот самый встреченный нами турок, сияя алмазом на чалме. Это было так неожиданно, что я попятилась и, поднося руку ко лбу, едва не уронила корзину.

Улыбаясь в короткую бородку, с выражением восхищения на смуглом породистом лице, он сделал шаг ко мне.

— Как тебя зовут? — спросил он по-итальянски, окидывая меня жадным взглядом, — спросил ласково, снисходительно, как человек, занимающий куда более высокое положение, чем я.

Но сейчас у меня уже не было абсолютно никакого желания продолжать комедию и выдавать себя за рабыню. К тому же мне не нравилось, что он видит меня такой, какая я сейчас: в прозрачной рубашке из хлопка, влажной от пота и обрисовывающей груди, в легкой юбке и босоногой — по моему мнению, этот наряд мог дать ему слишком много пищи для ненужной игры воображения.

— Потрудитесь говорить мне «вы», — сказала я по-французски, отлично зная, что он не поймет, и захлопнула чугунную дверь прямо перед его лицом.

Теперь белая каменная ограда надежно ограждала меня от его посягательств, и я облегченно вздохнула.

Надо все же рассказать Александру о том, что этот турок оказался навязчивым и нашел нас… Наскоро переодевшись и приведя себя в порядок, я пошла на веранду, надеясь застать мужа там.

И тут передо мной как из-под земли вырос Гариб.

— Не ходите туда, госпожа, — произнес он тихим, едва слышным голосом.

Я застыла, не скрывая своего удивления.

— А что такое?

— У хозяина болит голова. Не надо его тревожить.

— Он сказал, Что не хочет видеть меня?

— Не сердитесь, госпожа. Когда такое начинается, он всегда мрачный и не хочет ни с кем говорить.

— Когда такое начинается? А что это значит — «такое»?

— Когда у него болит голова.

Я взглянула на индуса так, чтобы он ясно понял, что я считаю его объяснения недостаточными. Мне вспомнился случай, произошедший зимой в Белых Липах, когда Александр так грубо выгнал меня из каминного зала. Я как-то быстро забыла об этом, посчитала недоразумением, происшествием, вызванным исключительно дурным настроением моего мужа в тот момент. Но ситуация, похоже, повторилась.

— Гариб, скажи мне, — он действительно болен?

— Да, госпожа.

— Тогда нужен врач. Если господин герцог болен, ему нельзя вот так запираться. Ему нужна помощь доктора.

На лице Гариба отразилось искреннее отчаяние.

— Да нет же, госпожа! Нет! Хозяин сам знает, что делать. Это даже не болезнь… это все из-за того, что было в Индии…

— Ты можешь мне объяснить, что там было?

— Я могу… но захочет ли хозяин?

Я знала преданность индуса и по достоинству ценила ее. Он не стал бы так упорствовать, если бы речь шла о чем-то несерьезном.

— Гариб, — тихо спросила я, — как ты думаешь, я люблю герцога?

— Да, госпожа. Сейчас — да.

— Значит, пропусти меня. Позволь мне попытаться. Я не хочу, чтобы он оставался один. Даже когда болен.

Гариб, понурившись, отступил в сторону. Очень ясно ощущая холодок в груди, я приоткрыла дверь. Здесь, на веранде, царила приятная прохлада, так отличающаяся от полуденного зноя, который я только что испытала. И, как и тогда, в каминном зале, тут были сумерки, — зеленые сумерки от сплетающихся на окнах глухих зарослей винограда.