Хозяин земли русской? Самодержавие и бюрократия в эпоху модерна - [3]

Однако эти проекты осуществлены не были. Об их возможных последствиях остается лишь догадываться. Аттестовать их как «конституционные» – своего рода аванс историка. В большинстве своем они не имели даже шансов воплотиться на практике. Однако это не относится к проекту Лорис-Меликова, который вполне мог обрести силу закона, если бы не гибель Александра II. Его преемник, Александр III, предпочел заявить о незыблемости самодержавия.

К проекту Лорис-Меликова вернулись 25 лет спустя. В 1904 г. новый министр внутренних дел князь П. Д. Святополк-Мирский, в сущности, представил императору те же самые преобразования. Вновь весьма скромная попытка лишь в малой степени умалить полномочия верховной власти потерпела неудачу. Николай II пытался следовать путем отца, но менее чем через год подписал акт, который сам оценивал как конституционный – Манифест 17 октября 1905 г. Путь от проекта Лорис-Меликова к проекту Святополк-Мирского занял практически четверть века. Это было время политического топтания на месте. Прошло еще десять месяцев – и Россия стала совершенно другой.

В это же самое время, в последней четверти XIX в., в странах Западной Европы шло неуклонное расширение избирательного права. В Великобритании после реформ 1867 и 1883 гг. количество избирателей увеличилось в четыре раза – с 8 до 29 %. В 1894 г. аналогичные преобразования произошли в Бельгии. Там электорат увеличился с 4 до 37 %. Благодаря реформе в Норвегии в 1898 г. количество избирателей и в этой стране увеличилось с 16 до 35 %. Наконец, уже с 1870-х гг. всеобщее избирательное право (правда, пока только для мужчин) имело место в Германии, Франции, Швейцарии, Дании. Иными словами, постепенно формировался массовый избиратель, который нуждался в больших партиях, способных выдвинуть лозунги широких социальных реформ. Большинству обществоведов тех лет процесс демократизации всех стран (по крайней мере в Европе) казался неминуемым. В этом виделось прогрессивное развитие политической жизни человечества. Правда, некоторых государственных мужей эти изменения скорее пугали. Лидер английских консерваторов, влиятельнейший политик в Великобритании Б. Дизраэли полагал расширение избирательного права «прыжком в темноту». Национальные политические элиты страшились неизвестности и пытались себя обезопасить от превратностей всеобщего избирательного права. В Бельгии, Италии и Нидерландах лица с высшим образованием имели дополнительный голос на выборах. В Дании (до 1901 г.), в Пруссии (до 1913 г.), в Венгрии (до 1930-х гг.) сохранялось открытое голосование. В конце концов, был путь Германской империи, в которой полномочия рейхстага были сильно урезаны. В любом случае, несмотря на все усилия старых элит, становилось очевидно, что Западная Европа менялась. Она обретала новое политическое лицо.

На протяжении XIX столетия российская политика меняла свое лицо в буквальном смысле этого слова. Традиционное монархическое сознание связывало с этим (и часто вполне оправданно) происходившие в стране изменения. Более того, современная российская историография в значительной своей части остается «втайне» монархической. Она делит историю государства на царствования и зачастую сводит политическую жизнь к умонастроению государя.

История же движется с разной скоростью, то сбавляя ход так, что кому-то даже может померещиться ее конец, то заметно ускоряясь. Ее фазы редко совпадают с началом и концом правлений. За последние двадцать лет XIX столетия сменилось два царя. Но это была одна эпоха, с вполне логичным началом и не менее логичным концом. Смерть Александра III не стала водоразделом российской истории, как это многими ожидалось. Зато 1 марта 1881 г. стало безусловной вехой в общественном сознании. Наш современник часто недооценивает радикальные повороты в непрерывном течении как будто бы монолитного прошлого. Русский XIX век был разным. Он включал в себя царствование Николая I, эталонного правителя для последующих Романовых; эпоху Великих реформ, видные деятели которых старались решительно порвать с николаевским прошлым, несмотря на то, что были оттуда родом; наконец, время последних двух царствований, которое началось с разочарования 1860-ми гг. и системного кризиса 1870-х гг.

Необходимость новых преобразований после трагической смерти Александра II казалась очевидной. Однако не было ясно, в каких именно переменах нуждалась империя. В менявшейся России политическая система в целом сохранялась прежней. Она с неизбежностью противоречила новым, прежде неведомым условиям жизни. Например, многие земские деятели и некоторые либеральные сановники в правительстве рассчитывали на расширение полномочий органов местного самоуправления, на «достройку земского здания» снизу и сверху. Фундаментом здания должно было стать волостное земство, способное обустроить крестьянскую жизнь, а увенчать здание надлежало всероссийскому земскому собранию, то есть общенациональному представительному учреждению.

В то же самое время консервативно настроенные чиновники смотрели на независимое земство как на постоянный источник конфликтов и считали необходимым ограничить его полномочия. Столь же неудобным представлялся им и независимый суд, действовавший согласно Уставам 1864 г. Практика показывала, что он мало годился для того, чтобы карать антиправительственные выступления. Самый яркий пример тому – процесс 1878 г. над В. И. Засулич, покушавшейся на жизнь столичного градоначальника Ф. Ф. Трепова за то, что он в нарушение закона подверг телесному наказанию политического заключенного. Присяжные, вопреки очевидным уликам, ее оправдали.