Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь - [162]

— Хожу с ним вместе, так что на моих же глазах…

— Дорогая госпожа, это не имеет никакого значения, — сказала дама. — Но вы хотели от него ребенка, хотели не раз.

— А разве мой муж не любит детей? — почти испуганно спросила Ирма.

— Не велика беда, если бы он и не любил, — объяснила дама, — но он и не может их иметь. Понимаете, сударыня, он вообще не способен, так что в смысле детей вы словно и не были замужем.

— О господи! — воскликнула Ирма. — Почему же он не сказал мне, я никогда бы не напоминала ему о ребенке.

— А о других женщинах вы тоже ему не напоминали бы? — спросила мадам Полли; Ирма не нашлась, что ответить, и мадам Полли продолжала: — Поймите же наконец положение вашего мужа: ребенка вам дать он не способен и обойтись без других женщин тоже не может. Вы же, естественно, хотите ребенка и вообще не понимаете, как у него могут быть женщины, кроме вас. Был бы он совсем, совсем испорченным мужчиной…

— Такой он и есть, как он сам твердит, — сказала Ирма.

— Дорогая госпожа, вы уже более полугода как замужем, а все еще верите тому, что говорят мужчины. Мужчины говорят лишь для того, чтобы казаться интересными или обводить нас, женщин, вокруг пальца. И — что главное — мы знаем о мужчине лишь что-то, не самого мужчину. Ваш муж смиренный и богобоязненный человек, только вот слабохарактерный, потому и ошибается. Он считает, что у него нет тяжких грехов, кроме того, что он в браке с вами, и для меня у него нет горшего упрека, чем тот, что я это замужество, так сказать, подготовила и уладила. Он никогда не простит себе, что так обманул вас. И поскольку он в то же время знает, что будет обманывать и впредь, единственный выход у него — разойтись с вами, так как он боится вас испортить…

— Этого он не боится, тут вы ошибаетесь, — вставила Ирма, — Он предпочел бы испортить меня, чтобы мы подходили друг другу.

Мадам Полли рассмеялась от всего сердца и сказала:

— Вы имеете в виду, пожалуй, того молодого человека, с которым вы ходили в кино упражняться в английском языке?

— Откуда вы это знаете? — удивленно спросила Ирма, чувствуя, как к лицу ее приливает кровь.

— От вашего мужа, а то от кого же? — ответила мадам Полли. — А знаете ли вы, как он тогда дрожал за вашу душу? Как ходил за вами по пятам? И как все закончилось тогда с этим молодым человеком? Вы вполне уверены, что ваш муж не приложил руку к тому, чтобы все улеглось? Эх, дорогая, если бы вы знали, как он страдал из-за вас! Он сам объясняет это любовью, а я — богобоязненностью. До сих пор он общался с совсем другими женщинами, так что вы казались ему каким-то драгоценным камнем, редкой и хрупкой вазой, которую он легко может по оплошности разбить, и поэтому душа его никак не успокоится, пока он не освободится от вас.

— Я ничего не понимаю в этом, — сказала Ирма.

— А что тут понимать? — сказала мадам Полли. — Вы любите, и ничто не делает женщину такою хрупкой, как любовь. К тому же ваш муж так разочаровался.

— Во мне? — спросила Ирма.

— В вас или в себе самом, кто как понимает. Он надеялся, как надеются многие мужчины, — потому что они совсем как дети, — надеялся, что любовь чистой, неискушенной девушки… или, вернее, — влюбившись в такую девушку, он изменится и бросит тот образ жизни, который ни другие, ни даже он сам не считают приличным. В последнее время это стало для него мечтой, особенно когда он выпивал. Мне он часто повторял: «Дорогая Мадлен, если ты меня в самом деле любишь, сделай меня хорошим и кротким». Понимаете? Я должна была сделать его хорошим и кротким с помощью каких-то других женщин, потому что сама я на это не годилась. Вот я и выбрала вас. Но, как вы видели, как бы ваш муж ни был хорош и кроток, привычки у него остались прежние, то ли потому, что вы не смогли изменить его, то ли потому, что его вообще невозможно изменить, кто знает? Я предостерегала его, говоря, что он играет с огнем, но он не слушал. Один его друг сказал ему: «Дорогой Рууди, бог не создал еще такой красивой девушки, чтобы подобный тебе богобоязненный и греховный мужчина не стал рядом с нею желать легкомысленных женщин, потому что богобоязненный человек любит грех больше, чем возвышенную любовь самой распрекрасной девушки». Но ничто не помогало. Все остальное вы знаете сами. И теперь он пытается положить этому конец, как видите, опять не без моей помощи.

— Ах, потому, значит, он и дал мне ваш адрес?

— А то зачем же? Он сказал мне: «Сама заварила эту кашу, вот и расхлебывай!» Упаси бог, отвечаю я, как же я заварила? Я помогаю найти тебе служанку, а ты принимаешь ее и женишься на ней. Но он говорит на это: «Зачем ты выбрала такую служанку, что мне пришлось на ней жениться?» И так мы препираемся. Но вам, дорогая госпожа, я скажу: пусть он уходит, раз уж так хочет уйти. Он не годится для вас, и вы не подходите для него, вы друг другу как тяжкий крест. Он не станет отцом ваших детей, а вы рано или поздно захотите быть матерью, вы уже свыклись с этой мыслью. Из него не выйдет для вас и стоящего мужа, что это за муж, который тратит себя на других женщин.

— А для вас он годится? — спросила Ирма, только бы не сказать большего, ее разбирало сомнение в том, что ей сообщили.