— Сеньора Клэннен.
Эйнджел вернула себе девичью фамилию, но в данный момент это было неважно.
— Да. Очевидно, вы меня ждали.
— Да, но мы не знали, когда вы приедете. Решили застать нас врасплох? Очень умно с вашей стороны. Кто знает, какие открытия вы могли бы сделать?
Теперь, когда Эйнджел смогла лучше разглядеть его, она невольно подумала, что никогда прежде не встречала таких суровых мужчин. В нем была какая-то мрачная настороженность — не только в лице, но и во всей его высокой худой фигуре, в том, как он скрестил руки на груди, словно желая отгородиться от мира.
— Я не хотела никого заставать врасплох, — ответила Эйнджел, пытаясь сохранять невозмутимый вид. — Это было спонтанное решение.
— И вы даже не могли позвонить из аэропорта, чтобы Берта подготовилась к вашему приезду? Она ваша экономка. Эта добрая, трудолюбивая женщина заслуживает лучшего обращения.
Эйнджел почувствовала угрызения совести, но негодование взяло верх над раскаянием.
Что, черт возьми, дает ему право так со мной разговаривать?
— Послушайте, — сказала она. — Полагаю, вы один из моих работников. Поэтому позвольте предупредить вас, больше не разговаривайте со мной таким тоном, если хотите здесь остаться.
— Правда? Тогда мне ужасно повезло, потому что я на вас не работаю, иначе бы я весь дрожал от страха.
— Не смейте мне дерзить! Если вы не работаете на вилле, тогда что вы делаете в этой комнате? У вас нет никакого права здесь находиться.
Ей показалось, что мужчина слегка побледнел. Его губы изогнулись в горькой усмешке.
— Верно, — ответил он. — У меня нет права… Больше нет.
— Что вы имеете в виду?
— Меня зовут Витторио Таццини. Я — бывший владелец этого дома.
— Вы?! — Короткое слово, внезапно сорвавшееся с ее губ, прозвучало изумленно-презрительно.
— Да, — ответил Витторио, разглядывая свою одежду. — Такое огородное пугало, как я. Это была моя комната, и я пришел сюда, чтобы кое-что забрать. Прошу прощения за то, что оказался здесь, когда приехала новая padrona. Если бы меня предупредили заранее, я не стал бы вас беспокоить.
Ее привели в замешательство не столько его слова, сколько взгляд. Эйнджел привыкла к тому, что мужчины смотрят на нее с обожанием, даже с откровенным желанием, раздевая ее глазами. Ей надоело подобное отношение, но все же это было лучше, чем презрение, читавшееся во взгляде Витторио Таццини.
— Не нужно аффектации, — холодно произнесла она.
— Разве называть вас «padrona» — аффектация? Разве вы не новая хозяйка, которой нужно подчиняться? Я просто констатирую факт.
— Нет, вы пытаетесь заставить меня чувствовать себя неловко, будто я должна стыдиться того, что нахожусь здесь.
— Мне и в голову не приходило, что вы вообще можете чего-то стыдиться.
— Поосторожнее, я справлялась и с более дерзкими мужчинами, чем вы.
— Не сомневаюсь. Одно ваше присутствие на вилле Таццини — уже триумф. Но что вы будете здесь делать? Готов поспорить, об этом вы не подумали. Да и зачем? Кругленькая сумма, полученная при разводе, уладит все проблемы.
— Это не ваше дело, — сказала Эйнджел, сверкая глазами от злости, — но я собираюсь заниматься бизнесом. Меня уверили в том, что лимоны Таццини — вне конкуренции.
Витторио сардонически усмехнулся.
— Вы слышали о лимонах и теперь думаете, что все знаете.
— Нет, но я знаю о «лимончелло».
Его улыбка выражала насмешку, а не веселье, и Эйнджел почувствовала себя неловко.
— Не спорю, это важная информация, но что с того? Знаете ли вы, какие сорта лимонов здесь растут?
— Какие еще сорта? Лимоны они и в Африке лимоны, разве не так?
— Здесь вы главная. Как глупо с моей стороны забыть об этом.
— Послушайте… — яростно начала Эйнджел.
— Если следовать словам такого опытного специалиста, как вы, лимоны и есть лимоны. В таком случае как же быть с такими сортами, как «Эврика», «Мейер», «Лиссабон»?
— Я этого не знала, — с достоинством ответила Эйнджел, глядя ему в глаза.
— Как не знаете и того, какие сорта лучше всего подходят для «лимончелло». Фактически вы ничего не знаете.
— Но я же не собираюсь заниматься всем сама! Я найму кого-нибудь, кто хорошо в этом разбирается, хотя, должно быть, здесь уже работают подобные люди.
— Здесь не осталось никого, кто мог бы ухаживать за лимонами так, чтобы потом их можно было продать по высокой цене, — категорически возразил Витторио.
— Здесь есть садовники, не так ли?
— Да, один. Он хорошо работает, но его нельзя назвать мастером своего дела. Вам придется все ему объяснять.
— Но должен же на вилле быть главный садовник, знающий, что к чему?
— Единственный, кто в этом разбирается, — я, но с тех пор, как вы захватили мой дом, я здесь больше не живу.
— Вы меня обвиняете? Ну вы и наглец! Разве я виновата в том, что вы решили его продать?
— Я не… — Мужчина осекся. — Не лезьте не в свое дело. Вы ничего не знаете.
— Тогда не бросайтесь обвинениями. Я не захватывала ваш дом…
— Не вы, ваш муж. Но кому он стал принадлежать в итоге?
— И это делает меня преступницей, не так ли? У меня нет никакого желания обсуждать это. Я лишь хочу поселиться в моем новом доме.
Витторио отрывисто вздохнул.
— В таком случае, — холодно произнес он, — добро пожаловать в ваш дом. Я сообщу служащим о вашем приезде.
