Хозяин пепелища - [22]

— Не буду есть орехи! Не хочу орехов! — кричал малыш сквозь слезы, потом вырвал свою ручонку и отбежал от матери.

Получив пакетик с орехами, женщина поспешила за ребенком.

Уже стемнело, когда мы подошли к дансингу. Снопы света падали на тротуар из широких окон второго этажа, и под дразнящие звуки танго на белых занавесках ритмично двигались тени танцующих. Потом оркестр смолк, послышались жидкие аплодисменты.

И тут я опять увидел Эвелин. Она стояла в полосе света напротив входа в зал. Скорбным и вместе с тем почти завистливым взглядом провожала она двух девиц легкого поведения, поднимавшихся с веселым щебетаньем по сверкающей лестнице. Но заметив, что на нее смотрят, она быстро наклонилась к ребенку, и, обняв его за плечи, шагнула в темноту.

_____

Номер 1226/7

Жаркое утро. Поодиночке и группами люди понуро сидят во дворе, словно на похоронах. Кое-кто, развязав узелок, неторопливо закусывает. Несколько человек прикорнули у стены, подложив под голову грязные тюрбаны. У ворот торговец бетелем и бири бойко кричит, расхваливая свой товар. У водоразборной колонки вытянулась очередь — всем смертельно хочется пить… Бродячий писарь неумолчно стучит на машинке. Пот струится по его щекам, но у него нет времени утереть лицо. Несколько тощих седобородых джатов, опершись о длинные бамбуковые палки, терпеливо ждут, чтобы он перепечатал их бумаги. Натянутый над писарем грязный кусок брезента хлопает на ветру. А сынишка писаря, примостившись на круглой циновке у его ног, повторяет урок, читая по складам английский букварь:

— Си-эй-ти, кэт — кошка… Би-эй-ти, бэт — дубинка… Эф-эй-ти, фэт — толстый…

Несколько чиновников в белых рубахах с расстегнутыми воротниками и с толстыми папками под мышкой важно шествуют через двор и скрываются в дверях канцелярии. На ветхом стуле у входа, подвернув под себя ноги, восседает рассыльный с широким белым поясом поверх форменной куртки. Тупо глядя перед собой, он что-то бормочет под нос и кивает себе головой. Двор залит ярким сентябрьским солнцем. Из развесистой кроны одинокого дерева посреди двора несется звонкое чириканье воробьев. Несколько ворон важно расхаживают по крыше. Старуха с трясущейся головой и сморщенным, как печеное яблоко, лицом ковыляет по двору и расспрашивает всех, получит ли она землю умершего сына, которую он переписал на ее имя…

А внутри здания, в обширной канцелярии жизнь идет своим чередом. Чиновники уже свалили в кучу папки с делами и неторопливо пьют чай. Один из них, мерно жестикулируя, читает вполголоса свои стихи, написанные на форменном бланке, а его товарищи, пряча язвительные улыбки, слушают, нисколько, однако, не сомневаясь, что стихи эти списаны из какого-нибудь старого номера «Шамы» или «Бисвин Сади»[29].

— Азиз-сахаб, вы это сочинили сегодня или еще раньше? — лукаво прищурив левый глаз, спрашивает один из чиновников — человек с исчерна-смуглым лицом и пышными усами. Остальные переглядываются, едва сдерживая смех.

— Эту газеллу я написал вчера, — с важным видом говорит стихотворец. — Я не помню, чтобы раньше где-либо появлялось нечто подобное. — Он выдерживает паузу и, обведя взглядом слушателей, добавляет: — Когда-нибудь наши потомки, изучая мое творчество…

Кто-то, не сдержавшись, фыркает. Тотчас со всех сторон слышится грозное шиканье. Глаза вдруг устремляются на закрытую дверь кабинета: Тсс! Тсс! Господин начальник уже изволил прибыть. Все тихонько расходятся по местам, и теперь слышен только шелест бумаги.

На пороге появляется первый проситель. Он низко кланяется и спрашивает, получило ли ход его прошение. Зовут его Суржит Сингх, сын Гурмит Сингха, сообщает он. Порывшись в ворохе бумаг, чиновник находит его дело и перебрасывает на соседний стол. Посетитель вновь кланяется и пятится к двери, а чиновник, бережно расправив смятую бумажку в пять рупий, прячет ее в свой потрепанный бумажник.

Из кабинета начальника доносится резкий звонок. Все замирают. Рассыльный вскакивает со стула и бросается на зов.

Господин начальник делает ему внушение: «Шторы до сих пор еще не спущены!», потом подписывает несколько бумаг, аккуратно сложенных стопкой на столе, и раскрывает свежий номер иллюстрированного журнала. Рассуждения известной кинозвезды о том, почему она любит мужчин-итальянцев, он уже где-то читал… Перелистав журнал до конца, он останавливает свой выбор на статье некоего мистера Дж. Д. Рэдклифа «Лечение сердечно-сосудистых заболеваний гипнозом» и углубляется в чтение.

А на дворе к толпе просителей присоединяются еще четверо. Старший из них — мужчина средних лет — разматывает тюрбан, расстилает его на земле и усаживается. Справа от него садится молоденькая девушка, почти ребенок, слева — пожилая женщина. К ней боязливо жмется болезненного вида мальчик лет пяти. Мужчина, охая и морщась, с трудом распрямляет ноги.

— Правительству нашего времени не жалко! — произносит он вдруг громко, надорванным голосом. — К этим толстопузым бабу[30] надо, видно, лет десять ходить, пока они прочтут твою жалобу… Сукины дети! Не помнят о том, что Ямрадж[31] тоже ведет счет времени! Или они думают, что мы на том свете получим сполна за все?