Хозяин города монстров - [78]

– Александра, Сашка-то – она не с Устюга, а с Лузы, – проворчал Борис. – Тамока теперича из-за мужа-то и живет. А Глеб ее – добрый, как же! Енто он с ей добрый. А мы ему тож никто, пустое место. Сказывают, сам нож карателю дал, штобы тот девочку из Слободки зарезал[23].

– А ты больше слушай, што сказывают! – не выдержал всё-таки Лёха. – Наслушался, теперя и нас, вон, зарезать готов.

– Пошто напраслину-то несешь? Ты сам на меня с ухватом кинулся! – запричитал Борис, и по тону его голоса было ясно, что он всё же чувствует свою вину и пытается оправдаться. – И она тоже налетела! Што мне-ка было – стоять, смотреть? Вот я и успокоил вас слегка, и закрыл, штоб охолонули.

– Охолонули ужо, – буркнул Лёха, – зуб на зуб не попадает. Выпускай, давай! Не тронем боле, не боись, шибко надо…

– Я бы выпустил, – зашептал вдруг Борис, – тока ить лузяне вот-вот будут. Мы-то с имя́ сами пойдем, а вы как? При них-то станете упираться, так они вас тут и оприходуют. Так шта сидите покеда, да притулитесь, как мышки, штоб вас не слыхать было. А я, когда уходить стану, дверь-то в сарай отопру. Обождете чуток, да и выберетесь. И живите себе, как хотите. Тока уж в Устюг к нам потом не проситесь!

А вскоре в Усовом Починке сделалось шумно, этого от Лёхи с Варварой стены сарая не скрыли. Не нужно было и гадать, что случилось – понятно, пришли лузяне. За день-два до этого тоже шумели, но не так – то из соседних деревень на призывный дым собирались местные.

Лёха уже почти простил Бориса, приятеля-предателя. Ведь тот как бы и впрямь спас их от того, чтобы насильно идти воевать в Устюг. Да и, если подумать, у Бориса было за что не любить устюжан – от карателей и его родня пострадала. А то, что подслушивал – так и на самом деле ведь не по злобе: думал, что Лёха с Варей шашни начнет крутить, вот и хотел послушать, а потом позубоскалить. Только вот зря он Варю обозвал некрасиво, за это и впрямь ему стоило двинуть. Не ухватом, конечно, кулаком. Тут уж и правда он, Лёха, сам виноват. С чем полез, тем и получил. Всё по совести, если так-то.

Но, как оказалось, не спас их Борис от лузян. Может, и не сам он про них рассказал, а Петр или Павел, а то и вовсе никто не говорил – просто запертый сарай попался чужакам на глаза. Только дверь однажды открылась, и Лёху с Варварой вытащили наружу незнакомые люди.

Их привели в избу, где раньше жила тетка Клава. Там восседал за столом угрюмый мужчина в черной вязаной шапочке – еще одна, большая ушанка, лежала перед ним – и темном пальто с облезлым воротником. На одном плече у чужака была прилеплена какая-то ровная зеленая тряпка с желтой звездой посередине.

Он достал из-за пазухи что-то вроде небольшой тетрадки, открыл ее, полистал, ткнул в листок карандашом и поднял на парня с девушкой глаза:

– Говорят, вы знаете главарей храмовников?

* * *

Кардан был разочарован. В Усовом Починке, до которого они добрались лихо, без проблем, их ожидали всего шестьдесят восемь «диких» мутантов. Семьдесят, если считать двух отказников. Почти в три раза меньше, чем примкнуло к его войску людей из окрестностей Лузы. И вдвое меньше, чем рассчитывал он сам. Да, объяснение этому можно было найти: не все поверили странным чужакам, не слишком далеко разлетелась весть, а самое главное – в этих людях, в отличие от тех, из-под Лузы, всё еще жил страх перед устюжанами, перед карателями, которые совсем недавно наводили здесь свои жестокие порядки. Объяснения были, но Кардану от этого не делалось легче.

Впрочем, нужно было мириться с таким раскладом, поскольку изменить уже ничего было нельзя. Распустить всех по домам и вернуться в Лузу? Вот уж нет! Да и не дадут ему вернуться, он уже думал на эту тему, как и сами по домам уже не пойдут – всё равно двинут вперед, с ним или без него. Да и, в конце-то концов, семь десятков необученных дикарей, которых он недосчитался, всё равно не сделали бы погоды. Разве что бо́льшее войско создало бы дополнительный психологический эффект, а основной боевой силой как были, так и остались бы лузяне – натренированные, особенно в последнее время; наученные стрелять из арбалетов; более-менее хорошо одетые и накормленные по сравнению с местными мутантами.

Так что нужно было двигаться дальше, туда, где следовало дождаться саночников. А потом – очертя голову, ринуться в бой и сражаться, не жалея сил, до последнего, поскольку на кон поставлено всё, и тут уж, как говорится, пан или пропал. Или грудь в крестах, или голова в кустах.

Но теперь, исходя из текущих, не особо радужных реалий, следовало по максимуму использовать все возможные козыри, в том числе и те два, на которые Кардан не особо надеялся. А именно: обещанную поддержку морозовцев и ту техническую хитрость, применить которую пришло ему в голову после того, как вернувшийся из Устюга Цапл предоставил диктофонную запись.

Сначала Кардан посчитал ее бесполезной – Сергей Калачев и так рассказал всё куда подробнее и в большем объеме, чем было в записи. Даже разговор со Святой его не впечатлил – обычная трескотня, выпендреж властной бабы, ничего по-настоящему ценного. Но когда он прокрутил эту запись вторично, в голове будто что-то щелкнуло, когда услышал высказывание Святой: «Какой чудесный город! Можно жить без укрытий, несмотря на радиацию. А вдруг и у нас можно?.. А я-то, дура, своих под землей держу… Может, мне пойти, крикнуть: “Храмовники! Выходите наружу! Наверху можно жить, радиация нам не страшна!”»