Хозяева плоской Земли - [282]

Полотнища на деревьях уже не было, его успели снять, но не убрать. Между стволами сосен краснела кабина. Но главным для меня стали голоса. Родная речь, не английская. Я невольно прибавил ходу, и мои спутники подотстали.

Отца я нашёл в почти добром здравии. Пуля задела ему плечо, однако рана оказалась настолько неглубокой, что хватило одной перевязки. Гораздо меньше повезло тому парню, с которым мы разговаривали – его убило первым же выстрелом. А произошло, по словам отца, вот что. Они возились с этим проклятым дирижаблем, когда пришли те четверо в шляпах и серых пальто, о которых я рассказывал. Пришли нагло, никого ни о чём расспрашивать не стали, потому что их цель была перед ними – кабина, которую они первым делом начали дружно исследовать. Наш знакомый был тут за старшего и, естественно, обратился к непрошеным гостям с вопросом, что им нужно. Вместо ответа один из них повернулся уже с пистолетом наперевес и бездумно выстрелил. Видимо, они привыкли к тому, что на большой земле подобные их действия вызывают испуг и обращают в бегство любые толпы праздных зрителей. У нас им не повезло. Охотники, у которых бдительность и молниеносная реакция – в крови, повскидывали ружьишки и изрешетили всех четверых, правда, одному удалось юркнуть в кабину, и он некоторое время сумел отстреливаться, ранив отца, который в итоге его и прикончил.

Картина побоища, произошедшего по их вине, поразила шведов. Они стали через меня просить прощенья у моего отца и остальных ребят, но наши только отмахнулись, а отец сказал, что нам пора ехать. «Нам» в смысле нам четверым, потому что горевоздухоплавателей предстояло посадить на ближайшее судно и отправить из Окибара обратно, в их сумасшедший мир. Шведы не возражали.

Перед отъездом мы все вместе осмотрели трупы нападавших и не лишний раз убедились в их странности. Ни у кого из них при себе не обнаружилось никаких лишних предметов, даже документов: только уже знакомые мне визитки с телефоном – у главного – да своеобразные пистолеты, автоматические, с коротким стволом и толстой рукояткой, в которую параллельно вставлялось сразу два магазина маленьких патронов. Отец предложил охотникам разделить трофеи поровну, однако те отказались, сказав, что такая мелочь им за ненадобностью. Мы спорить не стали, и все пистолеты перекочевали ко мне в рюкзак. Внешне трупы ничем от обычных людей не отличались, разве что, как я и подозревал, все были не только гладко выбриты, но и совершенно лысые, а глаза, когда с них сняли тёмные очки, оказались лишёнными ресниц и взирали на нас со стеклянным равнодушием. В выражениях бледных лиц не читалось ни страха, ни злобы, ни отчаяния. Что с ними сделали после нашего отбытия, не знаю, но мне до сих пор не кажется, что по ним кто-нибудь будет скучать.

На то, что вокруг уже лежит ночь, никто из нас внимания обращать не стал. Даже шведы, которые сами не помнили, когда смыкали глаз, выразили полную готовность следовать за нами без промедления, поскольку мы гарантировали им скорейшее возвращение домой. Добрые охотники одолжили нам двух своих лошадей, которых отец лично обещал вернуть в самое ближайшее время, и мы припустили через лес, озаряя дорогу фонарями и факелами. «Припустили», конечно, слишком сильно сказано, но мы двигались, а это было главным. Чтобы никто не заснул в седле и никого не укачало, я возобновил свои расспросы насчёт добытых ими сведений о Северном полюсе, и в итоге услышанная нами история свелась к следующему.

Свен и Тубиас были друзьями детства и ещё в школьные годы любили мастерить всякие летающие конструкции, начиная с планеров и кордовых моделей самолётов и заканчивая почти реактивными ракетами, которые на хвосте дыма уносились в небо, а некоторые даже умудрялись возвращаться обратно, если открывался предназначенный для этого парашют. Впоследствии оба связали свою жизнь с авиацией: Свен стал гражданским лётчиком, а Тубиас сначала работал инженером в конструкторском бюро при компании СААБ, но со временем открыл свою небольшую фирму и полностью перешёл на создание промышленных дирижаблей, которые, по его словам, никогда не выходили из употребления и всегда использовались не только в метеорологии, но и для военных целей. Будучи, как и мы, северянами, они частенько проводили вместе отпуска где-нибудь на юге Испании или Италии, однако душа их лежала к северным широтам. Оба читали книги о покорении Северного полюса, наивно думали, будто знают об этом регионе и его исследовании всё, и не понимали, что заблуждаются. На первую странность в поведении полярных экспедиций обратил внимание Свен. Он заметил, что с самого начала они проходили по крайне нелогичному сценарию: большая экспедиция отправлялась на север из Европы, как правило, на нескольких кораблях, которые какое-то время ломали льды, а когда уже не могли двигаться дальше, пересаживались на собачьи упряжки. При этом большая часть команды оставалась на кораблях ждать возвращения «научной» экспедиции. Кроме собак, исследователи заручались поддержкой местных аборигенов, например, гренландских эскимосов, долго-долго шли через льды и снежные торосы, наконец, достигали некой последней точки, когда до полюса оставалось несколько десятков километров, разбивали там лагерь, снова большая часть экспедиции оставалась там, а капитан, командир или главный учёный преодолевал последний отрезок пути вдвоём со своим ближайшим помощником или с кем-нибудь из эскимосов. То же самое, кстати, происходило и в попытках добраться до Южного полюса. Схожим было ещё и то, что многие смельчаки таким образом тупо погибали, «не дойдя до цели считанных шагов». Но почему?! Зачем сознательно лишать себя товарищей и рисковать жизнью в одиночку, если у группы из двадцати или десяти человек шансов выжить гораздо больше, чем у группы из двух-трёх? Что это за такая научно-полярная дурь? Поскольку за первенство открытия нехоженых земель в те времена шла, как нам сегодня рассказывают, чуть ли не политическая война, Свен и Тубиас поначалу объясняли эту, мягко говоря, нелогичность обычным человеческим обманом: заявить о том, что ты добрался до полюса, гораздо проще, когда этому подвигу нет лишних свидетелей. Не потому ли уже после их совершения начинали обнаруживаться нелицеприятные подробности. Так в начале века покорение Северного полюса долгое время приписывалось некоему Роберту Пири, американскому инженеру, который оставил основную часть отряда в двухстах с лишним километрах от предполагаемой финальной точки, взял с собой друга и четырёх эскимосов и через неделю вернулся героем. Он утверждал, что преодолел оставшееся расстояние за пять дней, и ещё три ушло на обратный путь. Поначалу ему с восторгом поверили, но потом удосужились посчитать и легко выяснили, что для такого марш-броска ему надо было преодолевать по 50 километров в день, тогда как первая часть путешествия через менее трудные льды в полном составе проходила со скоростью всего 17 километров за день. От полюса до стоянки Пири вообще, похоже, мчал на крыльях – 80 километров в день. Через тридцать лет до Северного полюса не долетели каких-то 30 километров советские полярники, высадили экспедицию на льдину, и та девять месяцев почти 3000 километров дрейфовала в обратную сторону, к восточному побережью Гренландии. Первыми в точке «90 градусов» оказались ещё через десять лет опять же советские исследователи и опять же на самолётах. Они посидели там два дня, что-то поисследовали, и так же вернулись обратно. Эта и последующие экспедиции, проводившиеся с частотой раз в десятилетие, уже сомнений общественности не вызывали: на полюсе побывала подлодка, к нему дошёл ледокол, в конце 1970-х опять же русские дошли до него на лыжах. И всё, казалось бы, теперь ясно и понятно, но неугомонные шведы продолжали задаваться дурацкими вопросами, на которые их подвигло, как они выразились, «окончательное прозрение по поводу лунного обмана». Если, рассуждали они, почти всё человечество было так легко одурачено группой американских киношников, снимавших приключения астронавтов в павильоне на земле, то подмена правды в случае Северного полюса, куда тоже плавает и летает далеко не каждый, а если быть совсем точными, то лишь избранные – дело не такое уж и сложное. Тем более что о каком Северном полюсе можно говорить, если в тех местах давно уже нету… льда? Достаточно посмотреть на любую современную карту, где единственная белая поверхность, кроме Антарктиды, это остров Гренландия. Ближайшее человеческое поселение находится в Канаде, более чем в восьмистах километрах от 90-го градуса. Конечно, при температуре зимой минус 40 легко представить себе тамошние льды, которые летний ноль едва ли растопит, но ведь на картах ничего этого нет, а нам рассказывают, будто карты сегодня чертятся на основании аэрокосмических фотографий. Как бы то ни было, у друзей со временем возникли сомнения по поводу правдивости тех скудных сведений, которые они получали о Северном полюсе из официальных источников, а вместе с сомнениями пришло желание докопаться до причин всех этих странностей самостоятельно. Тем более что чтение разной дополнительной литературы по этой теме постепенно навело их на мысль, что вышеописанные непонятности в логистике связаны не только с недоказуемостью пребывания в точке «90 градусов», но и с опасением, что её увидит посторонний, кому это не положено. Но почему, если ничего, кроме льдов или воды там нет?! А если есть?.. И почему посреди солёного океана лёд оказывается пресным? В школе обычно рассказывают, что это происходит естественным путём, при заморозке: если солёную воду заморозить – а это труднее, чем заморозить воду обычную – то в результате разницы температур замерзания вода распадается на пресную и солёную. И всё бы было хорошо, но в тех же учебниках рассказывается, что таяние арктических льдов в связи с выдуманной теорией «глобального потепления» может привести к гуманитарной катастрофе, потому что таким образом мы теряем пресную воду. Но это двойная глупость, потому что, во-первых, никто из Арктики пресный лёд не возит, а если бы всё было так просто, то проблема питьевой воды решалась бы совершенно элементарно: поставкой в приморские страны дополнительного количества морозильников, чего почему-то не происходит. В силу всего этого появились теории ничуть не глупее «глобального потепления» о том, будто Северный полюс – это дыра в подземный мир, где тоже живут люди, и откуда в наш мир истекают их пресные воды. Как это может происходить физически, Свену и Тубиасу тоже было не совсем понятно, поскольку обычно в случае образования полости в земле вода в неё утекает, а вовсе не вытекает обратно. Существуют, конечно, вулканы, плюющиеся магмой, но это уже другая история. А ещё есть старинные карты, приписываемые Герарду Кремеру, обычно называемому Меркатором, который в далёком шестнадцатом веке изображал на севере один и тот же бублик, разрезанный на четыре части речными протоками. В центре бублика он помещал чёрный треугольник, символизировавший скалу или гору. Современные исследователи его карт часто говорят, что это не просто гора, а магнитная, притягивающая к себе стрелки компаса. У них получается, что Меркатор изображал земли, ссылаясь на легенды и мифы, чуть ли не на открытия, сделанные королём Артуром, а значит, всё это чепуха, не заслуживающая внимания. Однако они забывают, что на тех же картах уже есть пролив между Азией и Америкой, который был обнаружен почти через сто лет, после Меркатора, а впервые занесён на карту и того позднее. Есть там и неизвестный в шестнадцатом веке Гудзонов залив, есть река Юкон, есть устье Енисея, чёткие очертания Новой Земли. Из легенд этой информации не почерпнёшь. Одним словом, друзья имели полное право задаваться вопросами и подозревать с Северным полюсом нечто неладное, о чём не принято говорить громко, прикрывая тайну будничными сведениями о его доступности, насколько сложной, настолько и скучной. Однажды они вместе смотрели по телевизору фильм об Арктике и заметили в кадре пингвинов. Будь они обычными обывателями, вероятно, они бы даже не обратили на это внимания, но для них это стало таким же доказательством лжи, как если бы в «репортаж с Луны» попала птица или летучая мышь. Им стало понятно, что авторы фильма, рассказывая о крайнем севере, показывают кадры, снятые на дальнем юге. Так в документальной хронике частенько показывают руины Токио, называя их Хиросимой. На Северном полюсе пингвинов нет. Они живут вокруг полюса Южного. На Северном полюсе живут белые медведи… Между тем Свен пересел от штурвала пассажирских лайнеров за штурвал грузовых самолётов. Работа оказалась менее денежная, но зато менее пыльная и более самостоятельная. Так он думал. Из Швеции он часто совершал карго-рейсы в Канаду. Пассажирские маршруты пролегают обычно из Стокгольма до Оттавы, причём идут вовсе не через Исландию с приземлением в Рейкьявике, а с безумно длинной петлёй до Чикаго или даже Нью-Йорка. Грузовые перевозки велись более логично, через полярный круг, часто безпересадочно, поскольку требовалось провести всего порядка семи часов в воздухе и преодолеть за это время меньше девяти тысяч километров, что составляло примерно половину его расчетного запаса дальности. В итоге Свен, пообвыкнув на новом месте, решил испытать рамки своей «свободы» и заодно проверить то, по чему у них с Тубиасом давно чесались руки: пролететь непосредственно над полюсом. Для непосвящённых это может прозвучать дико, поскольку все знают о специально выделяемых под рейсы воздушных коридорах, о том, что экипаж зорко следит за всевозможными отклонениями от штатного графика, однако на практике, по словам Свена, всё было гораздо проще и прозаичнее. Летал он вторым пилотом, капитан у него был уже предпенсионного возраста, так что фактически основной круг обязанностей в полёте лежал всецело на нём. Связь с землёй при пересечении 80-х широт зачастую терялась, так что попытка ненадолго уйти ещё севернее могла остаться незамеченной. В конечном итоге любопытство взяло верх, Свен отважился испытать судьбу и, к счастью, поплатился за это всего лишь лицензией. Было это на пути из Канады обратно. Он оставался в кабине один. Отключив автопилот и не меняя высоты, увёл борт влево и стал внимательно наблюдать за приборами и за происходящим снаружи. Полёт проходил на 8000 метров, стоял солнечный день, однако видимость земли была прикрыта ровным слоем облачности. Приборы работали в штатном режиме, без перебоев и отклонений. Свену удалось выйти на 87-й градус, то есть до цели оставалось немногим более 300 километров, радиоэфир оставался пустым, но тут из-под облаков вынырнул самый настоящий истребитель без опознавательных знаков и резко пошёл на сближение, давая понять, что нужно уходить назад. В кабину ворвался разбуженный по такому случаю капитан, Свен сделал вид, будто сбой в курсе произошёл по недоразумению, однако капитан не хотел портить себе жизнь, и когда по возвращении в Швецию начались разборки и дознания, весьма серьёзные и дотошные, сдал своего второго пилота с потрохами. Излишний авантюризм стоил Свену карьеры, которая после этого сама собой перешла в контору Тубиаса, где он теперь числился испытателем дирижаблей, правда, за толику тех денег, что получал в качестве зарплаты раньше. То была предыстория. История же началась где-то за месяц до аварии и нашей встречи, когда друзья окончательно поняли, что готовы испытать не столько очередной произведённый на заказ дирижабль, сколько судьбу. Расчет был прост: подняться на высоту свыше 20 километров, подальше от радаров и сильных ветров, и медленно доползти до полюса, где опуститься для наблюдения и фотографирования, а дальше развернуться и проделать всё в обратной последовательности. Взлетали они с частного аэродрома в предместьях городка Стуруман, планируя двигаться со средней скоростью 70 км/ч, чтобы достичь заданной точки примерно через 40 часов полёта. Поначалу всё шло по плану, нужная высота была успешно взята, самолёты-перехватчики ниоткуда не подлетали, эфир благополучно молчал. К исходу вторых суток, миновав по расчетам 89-ю параллель, приступили к снижению. Сначала сломался обогрев. Время на ремонт тратить не стали благо прихватили с собой тёплую одежду. Потом начало падать давление в кабине, что было совсем не хорошо. К счастью, они уже успели спуститься довольно низко, ниже облаков, которые в первый раз мешали Свену видеть землю. Хотя дышать стало заметно труднее, окончательно задохнуться без воздуха им не грозило. Однако эта неисправность означала, что на обратном пути взмыть в стратосферу уже не удастся. Очень скоро, правда, они разом забыли обо всех навалившихся на них проблемах. Прямо по курсу возвышалась гора. Причём не просто гора, а из тех, что сегодня принято называть «рукотворными», то есть имеющая почти идеальные пропорции пирамиды – четыре ровных грани сходились в одной точке, отмеченной отломанным концом. У обоих воздухоплавателей возникло ощущение, будто это вершина подводной скалы, пробившей макушкой льды, настолько она казалась здесь неуместной. Тем более что её склоны были лишены не только наледи, но даже снега и имели синеватый оттенок, резко выделявший камень на фоне окружающей белизны. Тубиас схватился за фотоаппарат и камеру, а Свен поспешил замедлить ход дирижабля. Высотомер показывал полтора километра над уровнем моря. Сближение со скалой позволило определить, что её высота не должна превышать 600—700 метров. Заодно обнаружилось, что её склоны, точнее грани, обладают ещё одним примечательным свойством – они бликовали, как металл, и будто огромные зеркала отражали небо. С земли такую конструкцию, сливающуюся с небом и горизонтом, можно было легко не заметить. Наблюдение за отклонениями стрелки простого компаса показывали, что скала и есть центр магнитного притяжения. Когда они, наконец, проплыли над зеркальной пирамидой, стрелка плавно повернулась назад. Оба друга пребывали в шоке по случаю увиденного. Шок сменила эйфория. У них получилось! Они притронулись к одной из величайших тайн человечества! И при этом были по-прежнему живы. Увы, если дать волю радости, она неминуемо притянет беду. Так и вышло. Сильный ветер подхватил дирижабль и потащил его прочь, причём не домой, а дальше, к Америке. Двигатели не справлялись. Подъёму мешали проблемы с давлением. Стихия решила заявить о своих правах во всю мощь. Небо потемнело. Сзади их настигала настоящая снежная буря. Пришлось вышибать клин клином и включать двигатели на полную, однако сразу стала понятна их ненужность – ветер гнал быстрее. Они почувствовали себя маленькой Дороти, уносимой могучим циклоном вместе с домиком в Волшебную страну. Много позже, когда буря стихла, они подумали, что, наверное, нет худа без добра: едва ли тайна охраняла себя сама, и им просто повезло, что никто не открыл по ним, скажем, стрельбу противовоздушными ракетами, чтобы убрать непрошеных гостей и свидетелей. За бортом тем временем уже была северо-восточная оконечность Гренландии, неприветливая и безнадёжная в смысле посадки. Они попытались уйти к Шпицбергену, но тут обнаружилось, что лопасть руля заклинило. Проверить, что случилось, возможности не было, однако Тубиас предположил, что в петли попала влага и они банально промёрзли. Выход был один: лететь дальше на юг и ждать, когда более тёплый воздух поможет рулю оттаять. Воздушные потоки долго гнали их над ледяным ковром Гренландии, потом была полная волнений безсонная ночь, потом наступил новый день, но всё оставалось по-старому. Они сидели в креслах, обменивались впечатлениями о пережитом, старались вообразить будущее и ели. Как два друга, которые расположились перед телевизором и смотрят футбольный матч, поедая всё подряд и запивая пивом. Только вместо телевизора у них была приборная доска и безбрежное небо до горизонта. Один раз мимо них на большой скорости промчался военный самолёт, опять же без опознавательных знаков, сделал впереди петлю и промчался в обратном направлении. К счастью, выстрелов он не производил и сигналов срочно сесть не подавал, понимая, должно быть, что сесть на береговые скалы будет не так-то просто. Друзья перевели дух, думая, что легко отделались и теперь их можно обвинить, в чём угодно, но только не в нарушении незримых границ Северного полюса. Когда они теперь, после перестрелки с трупами, всё это рассказывали, было понятно, что их там явно запеленговали и преследовали, просто каким-то образом не выдавая себя. Гренландия незаметно кончилась, и больше никакая земля не начиналась. Так что когда на горизонте нарисовался наш остров, он показался им райским местом. Они тоже видели Харамеру, хотя и не подозревали, что мы с её склонов за ними наблюдаем. Попытались свериться с картой, однако никакого острова, а тем более с такой выдающейся горой, не нашли, подумали, что окончательно заблудились и решили срочно садиться, чтобы не оказаться один на один с океаном. На этом их рассказ подошёл к концу, поскольку про неудачную посадку и её последствия мы с отцом уже всё знали.