Хозяева плоской Земли - [281]

– Мы побывали там, где не должны были быть, – сказал, наконец, бородатый Тубиас. – И теперь нас преследуют их агенты.

– Чьи агенты?

– Мы не знаем, – вмешался Свен. – По-видимому, тех, кто отвечает за охрану Северного полюса.

– А причём тут Северный полюс? – Я был окончательно сбит с толку.

– Потому что мы там побывали, – перейдя на заговорческий шёпот, процедил сквозь зубы Свен и добавил: – В запретной зоне.

Не знаю, что читали и слышали про Северный полюс вы, но мне он представлялся местом ясным и понятным, а если и труднодоступным, то для путешественников на собачьих упряжках. Русские лётчики покорили его ещё в 1935 году, и с тех пор через него пролегает множество маршрутов, включая обычные пассажирские перелёты. Разве не так?

Я задал этот вопрос шведам и получил однозначно отрицательный ответ. По их утверждению получалось, что сегодня самолёты, да, летят через Северный полярный круг, но Северный полярный круг – это огромное пространство, от края которого до непосредственно полюса почти 4 000 километров. Перелёты эти обычно называются «кроссполярными», и обыватели думают, что пересекается именно Северный полюс, однако если изучить этот вопрос дотошно, оказывается, что все они облетают полюс за сотни километров. Даже знаменитый безпосадочный полёт Чкалова из Москвы в Ванкувер в том самом 1935 году обозначен на карте линией, проходящей в стороне от 90-го градуса.

– Мне всегда казалось странным, – сказал Тубиас, – что никто следом за русскими там летать не стал. При этом, когда к авиакомпаниям обращаются с вопросом, почему они так не летают, ведь этот путь из Северной Америки в ту же Россию или Азию гораздо короче общепринятых, через Европу, начинаются самые нелепые отговорки по поводу необходимости иметь возможность посадки каждые три часа и тому подобное. А если их спрашивают прямо, можно или нельзя, они говорят, что, конечно, можно в принципе, и… ссылаются на перелёт 1935 года.

– Я сам бывший лётчик, – перебил его Свен. – У меня там много друзей осталось. Любой из нас знает, что Северный полюс считается опасной зоной для навигации, в смысле для приборов. Повышенный магнетизм, видите ли. А поскольку магнитный полюс постоянно «гуляет», от греха подальше запрещено приближаться к 90-му градусу ближе трёхсот километров. В противном случае могут списать по профнепригодности. Как случилось, например, со мной. Но я всегда думал, что живу в свободной стране, и потому имею полное право достучаться до правды. Достучался…

Мне уже становилось постепенно понятно, о чём речь, и я решил не тратить время на уточнения. Ребята перебежали кому-то дорогу, за ними гонятся, значит, их надо быстрее спасать. Только вот как?

Мы находились в лагере рыбаков, которые оказали пострадавшим при аварии первую помощь и теперь занимались своими делами, не чувствуя лишней ответственности и необходимости нянчиться с ними дальше. Принцип тут простой: живы, могут ходить, пусть уходят, если нет желания остаться и порыбачить вместе. Лишние рты никому не нужны. Мне это отношение совершенно понятно. Я только не хотел, чтобы у них и у нас потом возникли проблемы. Поэтому отвёл в сторону старшего и в двух словах предупредил его о возможности появления людей в сером. Сказал, что это опасные представители заморского правосудия, которые наверняка вооружены и будут спрашивать по поводу шведов. Спрашивать будут не по-нашему, но в любом случае лучше им отвечать, что ничего не видели и не знаете. И уж точно не показывать, в какую сторону мы сейчас отправимся. Старший меня понял и обещал, если придётся, изобразить полную деревенщину. Спросил, куда мы на самом деле будем держать путь. Я махнул в сторону чащи.

– Ну, тогда я могу, если что, показать им вдоль берега. Пусть погуляют.

– Всё-таки лучше не говорить ничего, по-моему. Покажут вам их портреты – говорите дружно, нет, не видели. Не забудь подучить остальных.

– Не переживай, братец, своих не выдадим, – подмигнул он. Памятуя мою встречу с «серыми», я его бодрого настроения не разделял.

Я уступил Нурика Свену, который в седло не просился, но было очевидно, что идти по лесу да ещё быстро при его лишнем весе не слишком удобно. Я вёл коня под уздцы, Тубиас, придерживая больную руку, поспевал следом. С поклажей у них было негусто – один рюкзак среднего размера на двоих, который Свен хотел надеть на спину, но я сказал, что так не делается, и мы приторочили его к седлу. Свен постоянно проверял, надёжно ли он привязан. В рюкзаке явно хранилось что-то ценное. В очередной раз заметив его манипуляции, я не выдержал и спросил напрямую.

– Фотоаппарат и видеокамера, – ответил Свен. – Мы всё засняли.

О том, что именно они засняли, друзья рассказали позже, когда собрались с духом и решили сделать свою тайну достоянием пусть небольшой, но всё-таки общественности. Правда, этому предшествовали некоторые неприятные события, которые стали происходить сразу же, стоило нам приблизиться к месту падения их дирижабля.

Мы услышали выстрелы. Услышали все трое, но что это выстрелы сообразил я один. Наши ружья палят глухо, как будто кашляют. Таких откашливаний я насчитал с десяток, а перемежались они треском послабее и порезче. Обычно так стреляют пистолеты, которые у нас за ненадобностью почти не водятся. Пистолет – средство защиты или убийства, но не охоты, поэтому нам они ни к чему. Я велел Свену спешиться, и мы стали пешком пробираться в том направлении, откуда донеслись звуки. Нурика я привязывать не стал и вёл за нами, не зная, чего ждать, и полагаясь на то, что умный конь не начнёт раньше времени выдавать нас испуганным ржанием. Оружия у меня с собой не было, кроме ножа за поясом. Ружьё, помнится, было у отца, и мне даже показалось, что я узнал его «голос». Выстрелы стихли и больше не возобновлялись. Видимо, вопрос был решён. Оставалось лишь выяснить, в чью пользу.