Хождение к Студеному морю - [74]

Завершив дровяную эпопею, скитник занялся заготовкой мяса. Окрестность за несколько ясных и безветренных дней густо расписали следы зайцев и аккуратные стежки куропаток. С утра до вечера ставил петли и силки. Добычу замораживал, а часть тушек коптил в дымоходе.

Вечерами, как выражался дед, «калякали у самовара». Говорил в основном соскучившийся по общению Арсений, а Корней слушал. В одну из чаевок дед рассказал ему ранее уже слышанную в Усть-Янске историю про человека, проезжавшего здесь на велосипеде на Чукотку. Еще о родне, особенно о своих детях. С гордостью сообщил, что сын работает штурманом в Дальневосточном пароходстве. Ходит на Камчатку, Курилы, Чукотку. Бывает и в Певеке. А дочь вышла замуж за военного летчика и служит с ним под Минском.

– Чего ж они вас к себе не возьмут?

– Наперебой звали, как Аннушка померла. Отказался. Пошто мне энти города? Тута я в своем дому. Олежек, дай бог ему здоровья, не забывает – навещает. По осени себе на станок продукты завозит и мне заодно. Много ли одному надобно? Рыба, считай, у порога. Ягода и дичь в сендухе. Чего не жить?

Незаметно пролетели три недели. По лимонной полоске легко было догадаться, где сейчас светило, незримо совершающее свой путь за линией горизонта.

Куропаток и зайцев в копилке Корнея с каждым днем прибывало. Мясо нарублено на порции и уложено в мешки. Можно продолжать путь, тем более что полярная ночь вчера наконец сдалась и народившийся день стал потихоньку прибывать. Но человек предполагает, а Бог располагает. Небеса решили по-своему. Запуржило на всю неделю. Наконец круговерть угомонилась. В один из вечеров Арсений подсел к Корнею:

– Послухай, Елисеевич, опосля таких затяжных метелей долго не дует. Снег плотный, хорошо держит. Самое время ехать.

– Вы правы. Завтра же начну петли снимать.

Когда все было готово к отъезду, нагрянул Олег. Он был в прекрасном настроении – песец пошел!

И опять разговоры, жаркая баня. Возвращаясь в избу, старик в потемках, запнувшись о порог, упал. Когда стали поднимать, застонал:

– Нога, нога…

Глянув на неестественно изогнутую голень, Корней понял – перелом! Задрав штанину, увидел на месте изгиба проступающую синеву.

– Олег, дело серьезное. В больницу везти надо. Но прежде голень плашками давай закрепим.

Отобрав прямослойное полено, он расколол его на четыре пластины и, обложив ими ногу деда, крепко обвязал.

– Эка бяда, эка бяда! – причитал расстроенный Арсений. – Стока забот вам.

Закутав старика в тулуп, Олег с Корнеем уложили его на нарты.

– Елисеевич, и просить-то неловко, но сделайте милость, поживите пока, а то дядя переживать будет за кота, да и изба вымерзнет.

– Пусть не волнуется, поживу.

* * *

Олег привез Арсения только через девять дней. Старик исхудал и как-то сник. Острые плечи торчали, как у вешалки. Передвигался осторожно, опираясь на костыли.

Истомившийся Корней решил выезжать прямо с рассветом.

Расставались, как родные.

– Не знаю, как тебя и благодарить, Корней! Шибко выручил! – голос старика задрожал, глаза заблестели от навернувшихся слез. – Поаккуратней в дороге будь. У меня сны вещие. Что увижу, так опосля и случается. Ноне человека под снегом видел, опасливее будь.

– Арсений, может, вы к детям все же переберетесь? Или, вон, к племяннику.

– Давно уговариваю. Не идет, – откликнулся Олег.

– Ладно-ладно. Через годик подумаю. Что я, зря дрова готовил? Но на лето токо здесь… Прощевай, Корней Елисеевич! Славный ты человек. Возьми это на память, – Арсений протянул ему дорожный топорик. – Досельный[83], ишо от деда. Гвозди рубит, что ветки. В лавке такой не купишь.

– Да вы что! Это ж такая память!

– На что он мне таперича? Дрова колупать большой есть. Бери, не то обижусь.

Лицо Арсения выражало такое искреннее огорчение, что растроганный Корней, приняв дар, обнял старика.

Тот напоследок опять напомнил:

– Не забудь. Ехай сперва прямо на восток, а как перевалишь в бассейн Колымы, держись Мороки. По ней путь, можа, и длиньше, зато не заплутаешь.

– Вельми помогли! Как нам повезло, что вас в нашу дичь занесло, – тряс руку скитника Олег.

Отдохнувшие, откормленные собаки взяли борзо. Заехав на релку, Корней притормозил. Дед с племянником все стояли рядом с торчащей из снега чуть курящейся трубой. На скитника нахлынуло такое чувство родственности к этим людям, что чуть было не повернул обратно.

Обвал. Эвены. Распутица

И снова впереди бесконечная, однообразная белая пустыня, исполосованная рядами застругов. Горизонт – идеальная прямая. Все оцепенело от навалившейся стужи. Разве что даст стрекача потревоженный заяц либо выпорхнет из-под снега белокрылым облачком стая куропаток. Да изредка донесется истошное тявканье то ли песца, то ли лисицы. Гон, похоже, еще не закончился.

Два дня Корней ехал при ясной безветренной погоде. Девственная целина сверкала, слепя глаза мириадами густо рассыпанных бриллиантов. Но стоило обернуться назад, как число этих блесток резко сокращалось: снежное полотно украшали лишь редкие «созвездия».

На третий день мороз ослабел. Тундра мало-помалу пробуждалась. На снегу с каждым днем все больше следов, в небе все больше птиц. Вон свежая покопка песца. Капельки крови и комочек кишок лемминга свидетельствовали о его удачной охоте. На заре хрипло скрипели, призывая курочек к любовным играм, петушки куропаток.