Хождение к Студеному морю - [72]

– Вчерашние. Поехали!

Часа через три их стали нагонять шквалы ветра. Напор с каждой минутой усиливался. По тундре поползли снежные змейки. Ветер крутил подол кухлянки, заметая под нее снег. Олег остановил подъезжающего Корнея:

– Окапываемся! Белый шторм идет!

– Зачем? Ветер попутный, надо пользоваться!

– Собак потерять хочешь? Живо нарты разворачиваем! Опосля объясню.

Как только поставили нарты поперек ветра, Олег, указывая рукой назад, прокричал:

– Глядите!

Метрах в ста бурлила движущаяся на них белая стена.

Через минуту пространство заполнили густые клубы снега. Они не давали дышать, залепляли глаза. Разговаривать невозможно. Буря свирепствует вовсю. Олег уже растворился в густой мешанине. Путники едва успели упасть за нарты между уже зарывшимися в снег лайками. Потянулись тягостные часы ожидания.

Олег время от времени высовывал руку из образовавшегося над ними сугроба: определял силу ветра. Он знал, что такие мощные ураганы обычно скоротечны.

Когда ветер ослаб до обычной поземки, выбрались из сугроба, откопали нарты и собак.

– Корней Елисеевич, вы не серчайте, что я так раскомандовался. Белый шторм в тундре с попутным ветром коварен. Вроде все хорошо: сани и собаки, подгоняемые ветром, несутся так, что кажется, не едешь, а летишь. Человек радуется и готов благодарить всех святых за сей подарок. И удивляется, не понимая, почему падает замертво одна собака, вторая… Дело в том, что ветер заворачивает у собак шерсть и забивает снежную пыль прямо к коже. Подтаивая, она превращается во все более утолщающуюся ледяную корку. Ежели вовремя не остановиться, погибнут все.

– Странно! У нас олени при попутном ходят и ничего.

– Олени иное дело. У них мех такой плотный, что волосу не шевельнуться. Им такая метель не страшна.

Выбеленная и выровненная тундра, казалось, не имела ориентиров, но Олег вел упряжку так уверенно, словно впереди ему светил маяк. Вскоре на покатом склоне показались торчащие из снега трубы, а кое-где и крыши. Корней в очередной раз изумился умению промысловика ориентироваться в зимнем однообразии тундры. Сам он видел только серый снег, темное небо и звезды.

– Олег, а как ты нашел дорогу? Ведь вокруг глазу не за что зацепиться.

– Я могу лица людей забыть, но ни одной ложбинки, ни одной гривки окрест не спутаю.

– Так и гривок не видать.

– Ну… тогда не знаю, как то объяснить… Чутье, наверное.

Дом дяди стоял у подножия холма и был занесен с крышей (торчала лишь труба с вяло струящимся дымком). Избы на взгорке были занесены только наполовину. Снег из-за меняющихся ветров и неровностей рельефа ложится везде по-разному. В одном месте наметет метра четыре, в другом – едва припорошит.

– Такая хорошая деревня была, а теперь сирота, – с нескрываемой болью произнес промысловик.

Подъехав поближе, Олег спустился по полузасыпанной снежной траншее к двери. Для порядка постучал.

Через какое-то время гнусавый старческий голос поинтересовался:

– Олежка, ты, штоль?

– Я, дядя Арсений, с товарищем.

– Господи! Кака радость! Заходьте, отворено.

– Погоди, токо снег выбьем.

Переступив вслед за Олегом высокий порог, Корней попал в мрак сеней.

– Осторожней, тута ишо приступок, – предупредил тот и распахнул дверь в свет и тепло.

В комнате сонно отбивали время ходики, над столом горела керосиновая лампа. Ее колеблющееся пламя играло на бревенчатых стенах и заваленных снегом оконных стеклах. В печи потрескивали поленья.

Корней быстрым взглядом окинул внутренность скромного жилища. Все убранство: кровать, покрытая лоскутным одеялом, стол, широкая лавка и застеленный домотканой дерюгой сундук, на котором возлежал, свесив пушистый хвост, рыжий котище. Под потолком, возле печи, как обычно, мешочки с крупами, мукой, сахаром.

Разглядев в углу икону с потемневшим, чуть различимым в свете лампадки ликом Христа, Корней перекрестился и поклонился хозяину – старику с лопатообразной седой бородой и ясными, в лучиках морщин, глазами.

– Мил человек, енто лишнее. Токо Богу да родителям в ноги кланяются, боле никому… Скидайте свои шкуры, а я покамест похлебку согрею и самовар вздую, – произнес он, ласково глядя на приехавших.

– Тебя ноне с верхом замело. Даже не припомню такого, – заметил Олег.

– Снег ишо ниче, ветер хужее. Ноне его с избытком было. Бывалочи и раньше, так задует, что к соседям по натянутой веревке добираешься. Идешь, крепко держась за ея – иначе снесет. Помнишь, поди, как батя твой сгинул. Нашли, токмо кады снег стаял, – добавил он, поворачиваясь к Корнею, – вчерась така круговерть и случилась. Нельзя было че-либо разглядеть. Ревело, не приведи Господь. Траншею к двери вровень замело. Насилу откопался.

– Мы тоже в ту заваруху угодили.

– Тяжело, поди, всякий раз откапываться! – посочувствовал Корней.

– Да я без спешки. Запыхаюсь, передохну. Хотя, признатца, с кажным годом все тяжелыпе лопатой махать. Поизносилси.

Путники, сев на скамью, прижались спиной к печи, с наслаждением ощущая, как по телу растекается тепло.

Согревшись, Олег занес с улицы спальный мешок и четырех белоснежных песцов. Мешок вывернул и повесил для просушки. Песцов связал попарно и перекинул через жердь размораживаться.