Хождение к Студеному морю - [33]

Подобные полости подо льдом в этих краях обычное явление. После того как речка встанет, уровень воды в ней из-за вечной мерзлоты начинает резко падать, и полноводный до морозов поток превращается в ручеек. Замерзнуть повторно вода не может, так как присыпанная снегом ледяная крыша хорошо защищает от стужи. Некоторые сообразительные водоплавающие пользуются этим и не улетают. Зимуют в комфортных условиях подо льдом.

Видя, что Алдункан растерян, Корней не долго думая спрыгнул вниз. Освободив груз от стягивающих ремней, стал подавать ему промороженные оленьи туши. После чего вытолкал наверх пустые нарты. Осталось самое сложное – поднять оленей. К счастью, они вели себя спокойно и не противились, когда Корней обвязывал их ремнями. Вручив концы эвенку, подлезал под брюхо животного и приподнимал его. Алдункану оставалось лишь вытянуть его на лед.

– Уф! Корней, твоя молодец! – радовался эвенк, когда подняли последнего… Торбаса мокрые, по снегу ходи. Станет лед, потом отвалится.

Выехать сразу не получилось – на тяжело груженых нартах от удара сломалось несколько копыльев и лопнул один полоз. Провозившись с ремонтом до вечера, вынуждены были тут и заночевать, хотя до «Арктики» оставалось совсем немного.

К пароходу подъехали задолго до полудня. Алдункан получил расчет натурой и в тот же день поспешил в стойбище. Он до того был доволен обменом, что оставил важенок и нарты, на которых ехал Корней.

Растроганный скитник обнял оленевода:

– Алдункан, ты самый добрый эвенк. Дай Бог, чтобы все твое семейство и все твои олени были здоровы!

– Наша земля холодная. Надо согревать ее добротой. Тогда всем тепло будет, – ответил тот.

Дежуривший по камбузу Географ сварил оленину в самой большой кастрюле. Нежное, сочное мясо команде понравилось. Повеселевший механик даже пропел: «Эх, хорошо в стране Советской жить, эх, хорошо страной любимым быть…»

Нахваливая Корнея, все удивлялись тому, что в бульоне не попалось ни одной мелкой косточки.

– Отец матери научил разделывать по суставам, – объяснил тот.

На следующий день скитник соорудил для оленух в затишке у борта парохода навес из сухостоин и накрыл его брезентом. Днем выпускал важенок копытить на берегу ягель, а вечером подкармливал остатками с общего стола. Одну пачку соли высыпал в загоне прямо на снег и животные сами охотно возвращались к импровизированному солончаку на ночевку. Зная о приближении полярной ночи, «оленевод» каждый день запасал в мешки мох, лишайники, веточки тальника.

* * *

7 ноября на судне прошла демонстрация в честь 41-й годовщины Октябрьской революции. Капитан поднялся на верхнюю ступеньку трапа, а остальные ходили по палубе с красным знаменем и после слов «Да здравствует Великая Октябрьская революция!» дружно кричали: «Ур-р-ра! Уррр-аа-аа!»

По случаю праздника напекли пирогов с мясом и каждый получил по банке сгущенного молока. Корнею оно до того полюбилось, что свою банку высосал за один присест. После чаепития капитан достал гитару и спел несколько любимых романсов: «Мой костер в тумане светит», «Гори, гори, моя звезда», «Я встретил вас…» Механик поддерживал его густым басом. Берущие за душу слова растрогали Корнея. Вспомнились семья, родной скит, Впадина, монастырь, Дарья.

Когда вышли на палубу, чтобы отсалютовать Октябрю из ракетницы, зимовщики обомлели: на небе вокруг настоящей луны красовались четыре ложные. Одна в зените, вторая ниже настоящей, остальные по бокам.

Все более поздний восход и более ранний заход солнца откусывали день с двух сторон. Сумерки укорачивались, а ночи становились все длиннее и непрогляднее. Рассветало лишь к одиннадцати, а часа через два вновь темнело.

Корней со страхом ожидал 22 ноября, в этот день, по прикидкам капитана, начнется долгая полярная ночь. Вновь солнце покажется лишь 19 января. Впереди 58 суток тьмы. Наверное, поэтому в последние дни люди чаще обычного поглядывали на низко висящий расплывчатый диск, почти сливающийся с бледно-желтым небом.

21 ноября выглянула лишь горбушка. Двигаясь какое-то время вдоль зубчатого горизонта, она так и не решилась оторваться от него. Исчезла, бросив прощальный луч на «Арктику». На том месте, где она скрылась, еще долго тлела полоска лимонной зари. Постепенно бледнея, она некоторое время смещалась вслед за невидимым солнцем и, в конце концов, погасла. Это не означало, что стало совершенно темно. Первые дни полярной ночи – это были просто медленно сгущающиеся сумерки. А ближе к полудню вообще становилось достаточно светло. При этом ничто не имело четких контуров: все как бы переходило из одного в другое.

Окончательно полярная ночь вступила в свои права лишь через дней десять. В полдень небосвод, усеянный жирной россыпью звезд, оставался на юге почти таким же черным, как и на севере. Но и в это время не стоит темень, о которой говорят «хоть глаз выколи». Выручает «ночное солнце» – необычайно яркая в чистой атмосфере Арктики луна.

Реально темно становится, лишь когда небо затягивает плотный войлок туч. В такие дни далеко от парохода не отходили. Внутри судна, где мрак был непроницаемым в полном смысле этого слова, приходилось передвигаться на ощупь или со свечой в руке. Тьма была до того густой, что, казалось, ее можно щупать, мять, словно податливую глину. Только в кают-компании было светло от постоянно горевших керосиновых ламп. Так что для экипажа мир на время сузился до ее размеров.