Хосе Рисаль - [82]
Идейная эволюция Рисаля отчетливо прослеживается при сопоставлении «Мятежа» со «Злокачественной опухолью». В первом романе главный враг — монашеские ордены, они и есть «опухоль», которую должны удалить благожелательные колониальные власти вместе с филиппинцами. Во втором — колониальные власти вместе с монахами противостоят филиппинцам как единое целое. В первом романе разграничение шло по линии: разум и прогресс против невежества и деспотии, причем оба лагеря (особенно первый) обрисовывались несколько абстрактно. Во втором романе разграничение идет по линии: колонизаторы против филиппинцев, и «национальная идея» выражена в нем гораздо отчетливее. Это не шаг назад от общечеловеческого к частному, филиппинскому, это шаг вперед от несколько прекраснодушной умозрительности либерального толка к суровой правде жизни; это проникновение в глубины бытия своего народа и тем самым в глубины общечеловеческого, ибо, как говорил еще Достоевский, путь к общечеловеческому лежит только через национальное.
Если юный Рисаль в своих ранних стихотворениях пел гимны испанским колонизаторам, гордился своей причастностью к «открывателям», а не к «открываемым», то теперь он пишет: «Как удивительна судьба иных народов!.. Из-за того, что мореплаватель причалит к их берегу, они утрачивают свободу, оказываются в подчинении, в рабстве не только у этого мореплавателя, но и у всех его соотечественников, и не на одно поколение, а навсегда! Какое странное понятие о справедливости! После этого, пожалуй, признаешь за человеком право уничтожать всякого незваного пришельца как самое опасное чудовище, извергнутое морской пучиной!»
Два взаимоисключающих начала проявляются в описании методов достижения независимости. С одной стороны, Симон готовит кровавую бойню, не останавливаясь перед провокациями и используя народ, который он, несомненно, любит, но который, по его мнению, все равно не способен понять свое благо, а потому должен послушно приносить жертвы, не понимая, во имя чего он это делает. Рисаль не раз заявлял, что и сам может оказаться вынужденным прибегнуть к насилию, причем насилие понималось им прежде всего как заговорщическая деятельность узкого круга руководителей, использующих все доступные средства для провоцирования выступления масс.
С другой стороны, утонченный илюстрадо, впитавший в себя весь комплекс либерально-демократических идей Европы, не мог не ужасаться предстоящему кровопролитию. Для него существует дилемма: либо кровавая революция, либо постепенное «созревание» для свободы. О широком революционном выступлении масс, в ходе которого как раз и осуществляется наиболее последовательно и быстро духовное преобразование народа, он даже не помышляет. Здесь сказывается его классовая ограниченность: честный демократ остается илюстрадо и в своем предвидении будущего не находит места для революционной самодеятельности народа.
Монахи по-прежнему гнусные негодяи, занимающиеся на страницах романа саморазоблачениями. Заданность персонажей не изжита и здесь — они слишком прямо выражают взгляды автора. Читатель, воспитанный на иных литературных нормах, не может не воспринимать это как недостаток. Однако идейно-эстетические запросы филиппинского читателя иные: убедительность образа для него только выигрывает благодаря откровенной заданности. А Рисаль пишет для филиппинцев, его творчество есть этап, притом этап важнейший, в становлении филиппинской литературы, а не в процессе развития европейской, точнее, испанской словесности. Подразумеваемый читатель романа — филиппинец, и только филиппинец. В романе масса реалий, которые испанцу просто непонятны. Приведем один пример.
Зло высмеивая филиппинцев, старающихся подражать испанцам, Рисаль пишет, что один из них пытается без всяких оснований прослыть метисом, на что собеседник возражает:
«— Но ведь дочери-то у него совсем белые…
— Да, да, поэтому-то рис и поднялся в цене, хотя они питаются исключительно хлебом!»
Рисаль даже не утруждает себя разъяснением, которое здесь явно необходимо: филиппинские красавицы (и по сей день стремящиеся выглядеть побелее) густо пудрятся рисовой мукой — отсюда повышение цен на рис. Но такие разъяснения и не нужны тем, кому адресуется роман, то есть филиппинцам.
Рисаль много занимался психологией филиппинцев, проникнув в такие ее глубины, что его выводы и поныне сохраняют научную ценность. В романе он дает не менее глубокое художественное описание этой психологии. Не раз он пишет об амоке, психическом расстройстве, встречающемся у малайских народов (в европейской литературе его хорошо изобразил Стефан Цвейг). Амок — состояние безумия, вызываемое неспособностью выполнить свой моральный долг (например, бедняк не в силах прокормить семью). В приступе амока человек убивает всех без разбора — бывает, жену, детей, всех подвернувшихся под руку, пока его самого не прикончат. Амок есть патологическая попытка распадающейся личности самоутвердиться, уже находясь за гранью безумия. Нам неизвестно клиническое описание амока, но в литературе стран, где он встречается, неизменно указывается на два признака: багровый туман и звон в ушах. Вот как Рисаль описывает реакцию своего героя Талеса на известие о том, что у него отняли землю: «Бедняга побледнел, в ушах у него зазвенело, перед глазами поплыл красный туман, и в этом тумане возникли образы его жены и дочери, бледных, истощенных, умирающих от болотной лихорадки». И еще раз: «В ушах у Талеса зашумело, в висках будто застучали молотки, багровый туман поплыл перед глазами, он снова увидел трупы жены и дочери, а рядом увидел этого хохочущего негодяя и монаха, хватающегося за живот».
Книга посвящена жизни филиппинцев, их обычаям, культурным ценностям, психологии. Особое внимание уделено проблеме взаимодействия филиппинской культуры с испанской и американской, показан ущерб, причиненный колониализмом духовной жизни страны.
Вступительная статья к избранным произведениям филиппинского англоязычного прозаика, драматурга, поэта и эссеиста Ника (Никомедеса) Хоакина.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии `Жизнь замечательных людей`, осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют свою ценность и по сей день. Писавшиеся `для простых людей`, для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.