Хосе Рисаль - [76]

В конце письма Леонор объясняет, что произошло. Оказывается, она тоже уже два года не получает писем от дорогого Пепе. И вот однажды, когда мать уехала в Манилу, она перехватывает почтальона, и тот вручает ей письмо от Рисаля, в котором оп горько жалуется на молчание Леонор — а ведь она пишет ему регулярно! Это происходит уже после того, как Леонор дала слово Генри Киппппгу. По возвращении матери Леонор робко просит объяснений. Без тени смущения Елизавета Ривера говорит, что задерживала всю их переписку — и письма Леонор к Пепе, и письма Пепе к Леонор, — и тут же достает пухлую связку.

Не следует думать, будто мать, или дочь, или даже сам Рисаль видят в этом поступке что-то предосудительное. Елизавета Ривера поступает так, как и должна поступить любящая филиппинская мать. Она обязана думать о счастье дочери, а какое может быть счастье с изгнанником, флибустьером, которого так клянут монахи? Ведь Пепе в свой приезд перессорился со всеми, ему грозит тюрьма, ссылка, может быть, казнь. И все несчастья падут на голову жены флибустьера. Какая мать не убережет дочь от такого мрачного будущего? Это понятно всем. Елизавета Ривера вовсе не оправдывается перед дочерью, она просто объясняет. И объяснения эти не могут не быть приняты. Но теперь Леонор знает, что Пепе остается верным ей.

Однако слово дано, и надо следовать своей судьбе. Леонор просит только, чтобы на свадьбе ее мать была также и посаженой матерью, чтобы ее никогда больше не заставляли петь (а поет она весьма недурно) и чтобы ее пианино, пока опа жива, стояло на замке. Почти мелодрама, но вполне в духе времени. Для филиппинцев Леонор остается образцом поведения: волю матери она воспринимает как волю бога (именно поэтому Елизавета Ривера — посаженая мать на свадьбе), она остается верна возлюбленному (и потому не может больше петь) и своему слову (и потому выходит замуж за Киплинга). Леонор становится верной женой английского инженера, по ей суждена короткая жизнь. Два года спустя она умирает — и не от какой-либо болезни, а просто угасает. Все, кто ее знает, говорят, что если когда-либо на земле женщина умирала от несчастной любви, то эта женщина — Леонор Ривера.

Своим горем Рисаль спешит поделиться с Блюментриттом, причем в письме он отнюдь не осуждает Леонор — скорее себя: «Когда моя возлюбленная оставила меня, я понял, что она права, но сердце мое кровоточит… Она собирается выйти замуж за англичанина — он инженер на железной дороге, и первый удар по костылю будет ударом по мне; и все же так лучше, нежели прежняя неопределенность. Когда я получил это известие, я думал, что сойду с ума, но теперь это прошло, я должен улыбаться — слезы не помогут. О, не удивляйся, что филиппинка предпочла имя Киппинг имени Рисаль, нет, не удивляйся: англичанин — свободный человек, я — нет».

Всегда честный и преданный Блюментритт на сей раз не до конца понимает все тонкости сердечных дел своего филиппинского друга и советует ему забыть о происшедшем: «Брат мой! Твое последнее письмо опечалило нас. После всех обрушившихся на тебя несчастий твоя возлюбленная покидает тебя. Моя жена не понимает, как женщина, которую Рисаль почтил любовью, может отказаться от него, она сердита на нее… Но у тебя храброе сердце, другая возлюбленная с любовью взирает на тебя — твоя родина». Но Рисаль думает иначе: он сам недостоин счастья, потому что отмечен злым роком, его удел — приносить несчастье другим, в первую очередь своим близким и дорогим… С этого времени Рисаль берет себе псевдоним Лаонг Лаан, что по-тагальски означает «давно осужденный, приговоренный». Так он подписывает стихотворение, которым откликается на разрыв с Леонор. После получения письма Рисаль уходит в себя, не принимает друзей, не участвует в жизни эмиграции. На действия властей поэт может откликнуться острой публицистической статьей, на личную драму — только стихотворением. Называется оно «Музе», его главная мысль — все бесполезно, надо распрощаться со всем, что было дорого, распрощаться и с музой, но также и с Леонор:

Где вы, любовь и покой,

дни, когда в тихом просторе

 робкий цветок полевой

в душу глядел как живой,

был утешением в горе?

Единственное утешение — борьба. Но борьбе нужны не сладкозвучные поэты, «ныне рапира нужней», поэзия — плохое оружие, стоит ли петь, если нужны не песни:

Стоит ли петь? Нас зовет

К думам суровым судьбина.

Грозная буря ревет,

И филиппинский народ

Кличет в заступники сына.

Все так, но когда-нибудь в будущем, за которое надо бороться, снова придет время песен:

Но ты придешь, святое вдохновенье,

чтоб разбудить фантазию мою;

когда клинок сломается в бою…

А если увенчает наш народ

победа и страна объединится,

жемчужиной блеснет из тусклых вод

просторов пламенеющих денница, —

дай силы мне, чтобы воспеть восход,

священным гимном над землей пролиться,

которую и в глубине могил

мы воспоем, отдав ей весь свой пыл!

Отключившись от борьбы на несколько недель, Рисаль вновь возвращается к активной политической жизни. И с удивлением обнаруживает, что за время его затворничества произошли весьма существенные — и неприятные для него — перемены.