Хоровод - [49]
— Если делать так, — говорит Илга, — то происходит одно хорошее чудо. Каждый день в конверте что-то остается. И тогда конверт надо заклеить. И через месяц или через два — сколько соберется терпения — надо их разрезать и сделать на эти деньги что-нибудь без программы.
Она поднимается, выходит в другую комнату и возвращается с черной коробочкой. В коробочке кольцо.
— Этот красный, самый большой камень — рубин. Это кольцо стоит сто сорок рублей.
— Спасибо, Илга. Я обязательно научу своих жить. Они у меня поблистают в соболях и алмазах.
Илга смеется.
— Они будут вам благодарны.
Янис заглядывает в комнату. Ждет, когда закончится у нас разговор. Ждет меня. Я выхожу, и мы идем к морю. Ходим с ним по берегу. Здесь мелкое море, волны не бушуют, а спокойно и легко совершают свою непонятную работу: собирают кружевные воротники пены и сбрасывают их на гладкий и сырой песок. Очень спокойные волны и очень спокойный берег.
Холодно. Янис в зимнем пальто. Концы красного шарфа колышутся на спине. Моя ладонь лежит на его голове, и я чувствую, как он боится двинуть плечами, идет, как ходячий посошок в моей руке.
Больше всего на свете мне не хочется сейчас встретить Таню. Я не могу понять, как она со своей выжженной, как лес после пожара, душой может, ходить, разговаривать, смеяться с высоким мужчиной в свитере и замшевом пиджаке. Он красивый. Рядом с Таней он красив не сам по себе, он половинка красивой пары. Я увидела их впервые неделю назад. Шла вечером мимо освещенных окон ресторана и увидела их танцующими. Музыки не было слышно, зал был почти пуст, на «пятачке» возле оркестра танцевали Таня и этот в замшевом пиджаке. Первое, что пришло мне тогда в голову: «Где это Таня научилась так танцевать?» И уже спустя несколько минут: «Как она может танцевать с другим?» А еще позже: «Как она смеет?»
Назавтра я сказала ей:
— Я знаю, где ты была вчера. Я все видела. И я больше тебе не верю.
Таня не ужаснулась.
— У тебя категоричный возраст. С годами это пройдет. А пока не лезь не в свое дело.
Потом мы вроде бы помирились, но это был тот худой мир, который лучше доброй ссоры. Я еще два раза видела ее с этим типом в замшевом пиджаке и ждала, просто жаждала серьезного разговора. Я к нему подготовилась: «Слушай, Таня, тебя очень любил Виктор Петрович. И ты не можешь понять, почему он ушел? А отгадка простая — ты не любила. Когда одна любовь на двоих — ее надо очень беречь. А ты ее тратила. Вот и не хватило рубля до получки».
До какой получки, я не знала, но мне нравилась моя речь, и особенно эта фраза: «Вот и не хватило рубля до получки». А потом я подумала: а виновата ли Таня, если на самом деле не любила Виктора Петровича? Вот я люблю Володьку, а ему до этого нет никакого дела. А Янис любит меня. Он маленький человек, но это совсем не значит, что и любовь у него маленькая. А я обманула его.
Кто же тогда прав и кто виноват? И как сделать так, чтобы не было виноватых?
— Янис, ты не передумал ехать со мной?
Он останавливается, поднимает голову и говорит:
— Ты поедешь с Таней. Таня купила два билета на поезд, — и глядит на меня своими ясными, беспощадными глазами.
— Я не подумала тогда, Янис, что это невозможно. Илга бы очень скучала, и папа, и Ванда. И ты бы скучал. Ведь ты же их любишь?
Янис молчит.
— Не молчи, Янис, ведь ты любишь их?
— Люблю, — отвечает он. — Но почему ты сказала «да, Янис»?
— Я забыла, что слово сказать легко, а дело сделать трудно. Я не знала, Янис, что дело можно сделать и не сделать, оно может родиться и умереть, а слово живет вечно.
Янис молчит, у него такой взгляд, будто он все понимает. А молчит потому, что помнит: рядом со взрослыми у него нет слова. Илга молодец: когда у него будет право говорить, он не бросит свое слово на ветер.
— Ты приедешь к нам, когда будет еще одно лето?
Впервые у меня нет права сказать «да».
— Я буду мечтать об этом, Янис. Ты знаешь, что такое мечтать?
— Да. Это думать о том, чего нет.
— Я буду всю зиму готовиться в институт. И мечтать, как летом приеду сюда. Мои родители хотят, чтобы я была врачом.
— Ты будешь лечить людей?
— Мне бы хотелось лечить их. Но не от болезней, а от самих себя. Чтобы человек, который сказал «да», обязательно сдержал свое слово. Чтобы каждый, кто полюбил, любил бы всю жизнь и был счастлив. И чтобы у каждого хватило денег до получки.
— Ты научишься, — говорит Янис, — не надо плакать.
Я вытираю ладонями глаза и щеки и обещаю Янису:
— Я научусь. Научилась же этому твоя мама.
Он поворачивается и уходит. Два крыла красного шарфа колышутся от ветра за его спиной. Идет не спеша, не оглядываясь, оставляя маленькие следы на мокром и чистом песке.
ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО
Бабушка шла рядом и говорила: «Тебя Адамом назвали потому, что ждали девочку и задумали ее назвать Евой. А девочка не родилась, и тогда ты стал Адамом». Он слышал об этом раз двадцать, всякий раз осаживал ее: «Хорошее имя, во всяком случае, такое второе не часто встретишь», но сейчас только поморщился. Они приехали в порт на такси, Наташа и Митька, остались с чемоданом у входа, а он повел бабушку к теплоходу с одной лишь мыслью — никого не встретить из команды. Бабушка семенила рядом, палку свою несла на весу, платок у нее упал с головы на плечи, и Адам Васильевич переживал, что кто-то увидит ее серебряную косичку, свисающую с затылка.
