Хоровод - [38]
— Вы палачи, — сказала Оля, — вы убили меня.
И в этот момент зазвонил телефон. Сева и Андрюшка крепко схватили ее за руки, а Марианна сняла трубку.
— Извините, нас прервали, — сказала она; и в эту секунду Оля почувствовала, что умерла; Марианна говорила ее голосом. — Вы ждете ответа? Да или нет? Конечно же, да. Не сомневайтесь ни в чем, сейчас же идите в милицию по собственной воле, так как добровольное там появление снимет часть вины…
Видимо, Игорь Сергеевич бросил трубку, потому что Марианна хотела еще что-то сказать, но было уже некому. Сева и Андрюшка все еще держали ее, и Марианна качнула головой, дескать, можете отпустить, никому она теперь уже не опасна.
Когда Оля отплакала свое и, сев за стол, приготовилась слушать их проповеди о том, как надо и как не надо выходить замуж, Марианна, поглядев на нее, вдруг рассмеялась.
— Смейся, смейся, — сказала ей Оля, — радуйся. Но я ведь выйду когда-нибудь замуж. И мой муж будет настоящим мужем и не будет получать подачки от моего бывшего мужа.
Сева и Марианна не знали, что Василий приносит Андрюшкины деньги, иначе они покраснели бы или что-нибудь сказали. Но Андрюшка это знал и сказал ей:
— Что уж ты так строга, ведь сама собралась прожить всю жизнь на подачках. Ведь вот этот твой будущий муж, — он показал на телефон, — должен был бы подавать тебе на твою бедность. Или тебе показалось, что нынче малиновые береты раздают бесплатно?
— Кто там в малиновом берете… — запела Марианна. — Успокойтесь, никто не говорит. Привиделось нам это.
И тогда Оля стукнула двумя кулаками по столу.
— Но кто-то же выходит замуж за дипломатов!
— Конечно, — ответила Марианна, — но при чем здесь ты?
Когда тот год подходил к концу, отец поехал за город и на своем дачном участке срубил елочку. Потом достал из кладовки прошлогоднюю крестовину и вогнал в нее ствол. 31 декабря елочка стояла на рояле, обвешанная стекляшками и золотой канителью. За столом собралась вся семья и Василий. Мать сидела рядом с отцом, по правую ее руку сидел зять Сева. Картину «Летающие люди» купил местный Аэрофлот для нового здания гостиницы, и те, кто временно обретет в этой гостинице жилье, будут каждый день глядеть на нее. А у Севы и Марианны скоро будет свой дом. Они уже внесли первый пай на кооперативную квартиру. Мать подкладывала в Севину тарелку закуски, и печаль в ее глазах адресовалась теперь только Оле. Не только мать, все за столом виновато поглядывали на Олю. Кроме Василия. Он ничего не знал о ее несостоявшемся замужестве и не щадил ее. Тост его прозвучал так:
— А тебе, Оля, желаю взяться в новом году за учебники и поступить наконец в институт. Ты же когда-то была способной, уверенной в себе. Куда же это все подевалось?
Оля сидела за столом в новом платье. Слова Василия обожгли ее.
— Что ты обо мне знаешь? — Оля не дала ему закончить тост. — И вообще — что ты знаешь? Я могла бы блистать на дипломатических приемах, бродить по сверкающим рекламой улицам, менять парики по три раза на дню. Но меня от всего этого уберегли.
Ни Василий, ни родители ничего не поняли. Марианна сказала:
— Не давайте ей больше вина. Она, кажется, пьяна.
…А в этот час в одном областном городе встреча Нового года уже закончилась. Она из-за географического расположения города началась на три часа раньше и, естественно, закончилась тоже раньше. В номере гостиницы за разгромленным столом сидели двое: хозяин номера и его сосед по этажу артист Демидов. Хозяин был на концерте вокально-инструментального ансамбля, с которым гастролировал Демидов, и теперь пытался объяснить, чего не хватает современной музыке.
— Вы виртуозы, — говорил он, — но на первом плане должна быть душа. А вот с душой у вас не очень.
Демидов слушал, хоть и не любил таких разговоров. Потом ему надоело, и он придвинул к себе телефон и набрал номер.
— Алле, — сказал он в трубку, — я приехал…
На другом конце провода кто-то испуганно ахнул, Демидов повторил:
— Я приехал. — Помолчал и положил трубку.
— Кому это вы, Игорь Сергеевич? — спросил хозяин номера.
— Никому конкретно. Просто набрал цифры и на кого-то попал, — ответил Демидов. — Небольшой розыгрыш. Представляете: человек отпраздновал, гостей выпроводил, а тут… — «я приехал». Или того лучше: муж ревнивый, а тут голосок бывшего возлюбленного… — «я приехал».
— А если бы ответил мужской голос?
— Тогда бы я шепотом объявил: «Я приехала…»
— Вы оригинал, Игорь Сергеевич, — поежился хозяин, — а я, знаете, таких шуток не люблю. Подлость.
— Ерунда, — сказал Демидов, — я нынешним летом в отпуске дипломата играл с видами на женитьбу. Беспробойный, между прочим, вариант. Проверено. Одна только этот крючок выплюнула.
КАК АУКНЕТСЯ…
Платон играл самозабвенно, уткнув подбородок в круглую грудь, выматывая наше терпение. Гармонь была старенькая, мелодии старинные. Сначала пытались унять гармониста: «Антракт, Платон, дай передышку, сил больше нет». Но он не слышал, терзал свою гармонь, усыплял нас вальсами и жалкими — пик-пилик — польками. Для девчат, сидевших с ним рядом на вагонной полке, этот увалень был чем-то вроде подушки. Худющая, некрасивая Ангелина даже уснула на его мягком плече. Только тогда Платон перестал играть, с опаской взглянул на длинный Ангелинин нос и замер, пе зная, как быть.
