Хорошо живу - [16]

Старик смотрел, как, догорая, утихал костер; потом, не жалея, подбросил в него еще охапку. Минуту спустя молодое, веселое пламя набросилось на новые ветки. Теперь оно рвалось вверх, шумя победно, торжествующе. Жаром припекало колени и лицо. Старик не выдержал и отступил.

Он снял пальто, аккуратно повесил его на осинку, весело огляделся и принялся за дело: пробирался по кустам, выламывал старые ветки, расчищал густые заросли. Он заботливо и с толком расправлял молодые прутья, оглаживал их руками, любовался кустами, словно все эти ветки бредняка, ольшняка или осины должны были скоро зацвести, а потом и плодоносить.

«Скоро пахота, — подумал он, глянув из-под ладони на поле. — Вода из борозд ушла, и листья на кустах уже вылупляются. Не сегодня завтра начнут пахать, а где посуше небось уж и начали. Ишь, где-то трактор рокочет».

Вот какая жизнь пошла переменчивая! Она меняется гораздо быстрее, чем успеваешь к чему-нибудь привыкнуть, с чем-то обжиться. А не успеешь обжиться, не успеешь освоить новизну — постепенно мир вокруг чужает, и чувствуешь себя в нем гостем или посторонним свидетелем. Отодвинься, старик, посторонись, не мешай движению — вот так.

Позапрошлой осенью заболела его старуха. Болела она долго, всю зиму, редко-редко вставала с постели. Вставала не потому, что ей становилось лучше, а просто надоело и одолевала забота: надо за хозяйством присматривать. День-два побродит по избе как тень, потом недели на три снова в постель. Устала от болезни, истомилась вся, К весне все поглядывала в окно, на поле, да приговаривала: «Вот скоро пахать начнут да сеять. Поле большое, будет мне поповадней: есть на что поглядеть».

Она лежала в передней так, что, чуть повернув голову на подушке, могла видеть в окно угол палисадника, луговину и дальше — поле. Туда она и поглядывала. А тут явились гости: сын Борис со старшим внуком — с Андреем. Приехали они на денек проведать больную. Отвлеклась она от окошка на разговоры, а на следующий день, когда уехали гости, глянула в окно и ахнула:

— Господи Исусе Христе! Да когда ж они успели! Глянь, Евгеньич, поле-то!

Было непаханое серое поле, словно приглаженное за зиму снегом, и вдруг оказалось вспаханным, черным, и грачи расхаживают в бороздах. Старик тогда насмешливо хмыкнул:

— Кина не будет, мать. Проглядели.

«Эх, бывало, пахота! Недели на три. От одной зари до другой, с утра до вечера. Одни мозоли не заживут, другие садятся. Пахари исхудают, лошади с ног валятся. Вот работа была — прямо каторжная! Тяжело и вспоминать-то. Да ладно, что уж теперь об этом!»

Старик остановился передохнуть и огляделся: межник, заросший кустами и молодыми деревьями, теперь явно преобразился: не было прежней неразберихи, кусты поредели, примялась желтая трава — все приобрело более ухоженный вид, как в саду. У старика еще более повеселело и посветлело на душе от этих хлопот и от удовлетворения, которое он сейчас испытывал. День казался необыкновенно удачным, счастливым.

Он натаскал к костру ворох сухих сучьев, а пока таскал, нашел наполовину сломанный ящик и длинную доску-горбыль. Старик приволок их к костру и, удовлетворенно покряхтывая, внимательно оглядел. На ящике можно сидеть, и из доски тоже получилась удобная скамейка, когда он положил ее одним концом на камень, другим на развилину березы. Теперь на полянке возле костра впору было принимать гостей. Он подбросил дров и, глядя, как разгорается огонь, задумался.

Евгений Евгеньич подумал о том, что хорошо бы в ближайший же выходной привести сюда всю семью сына. Можно опять развести костер, они сядут вокруг огня и будут неторопливо беседовать и слушать, как поют жаворонки над подсыхающим полем, как шуршит ветер в кустах; будут дышать этим холодноватым воздухом, по-деревенски чистым, бодрящим.

«Небось сразу воспрянут. Э-э, да что там! Не деревянные же они. Конечно, еще как обрадуются!.. Мы с сыном чекушку возьмем, угощенье расставим — чем не праздник! Невестка прихватит чаю в термосе, а парнишки, забавы ради, пусть пекут на угольях картошку. Вот я к их приходу тут приберу все — будет как в горнице. Сколько до воскресенья? Завтра суббота… Уж листья распускаются. Под таким-то солнцем они живо зазеленеют — благодать! Приведу я их сюда, надо ж порадовать. Истомились за зиму по вольному воздуху».

И он с еще большим усердием принялся хлопотать в кустах. Костер весело потрескивал; голубой дымок плыл сквозь кустарник, не задевая веток; жар от огня плавил весенний воздух над костром.

Домой он шел усталой походкой, довольный, умиротворенный.

Навстречу ему попалась старушка в плюшевой жакетке и теплой шали с концами, пропущенными под мышками и связанными за спиной. Узел с каким-то тряпьем она прижимала к животу одной рукой, а другой старательно отмахивала каждый шаг. Лицо бабки выражало тихую радость, словно вот-вот она должна встретить кого-то очень знакомого и эта встреча до крайности желанна ей.

Евгений Евгеньич даже оглянулся назад, ища взглядом, не идет ли кто там, кого уже увидела старуха. Нет, позади никого не было.

Она была гораздо старше его, потому он приветствовал ее на правах более молодого: