Хорошо в деревне летом - [48]

Шрифт
Интервал

– Ну! Я-то как мог нейтралитет соблюдал, только трудно было. Он еще кота Кешкой назвал, зараза такая. Во двор, бывало, выйдет и орет: Кеша! Кеша! Скотина блохастая! – а меня будто в упор нету!

– Ишь чего!

– А ты думал! Не такой простой был твой приятель.

– А кто сейчас простой… – Иван Ильич резко повернулся к собутыльнику и спросил: – Кеш, дом вы пожгли?

Мураш почти попятился, не вставая с табурета.

– Чего это… чего это – мы?

– Некому больше. У охранников с базы мотива нет, да и пожарных они вызвали. Керосина у вас с запасом. Ну и кот…

– Чего?

– Кешка через час у меня на крыльце сидел, – с расстановкой сказал Иван Ильич. – На шубе – ни пятнышка. Он ведь в доме был, а того пожара и нюхнуть не успел. Сам выпустил? Не дал тезке пропасть?

Мураш вскочил, зачем-то подошел к кухонному шкафу.

– Да отмылся где-нибудь! Коты вони не любят, вот и расстарался. Не гони волну, Осинников!

Иван Ильич тоже встал и, упрямо набычившись, шагнул вплотную к бывшему однокласснику. В молодости тот был выше на добрые полголовы, а теперь как-то усох – снова сравнялись. Как в детстве.

– Не юли, Мурашов, – негромко сказал он. – Говори правду, пока харю не начистил.

– Куда харю-то? Щас Лизка придет, – зачем-то предупредил собеседник.

– А она мне начистит, – согласился Иван Ильич. – Но я тебе – первый.

– Да остынь! Чего завелся? – Иннокентий снова уселся за стол, всколыхнул полупустую чекушку и разлил остатки по рюмкам. – Ну, мы дом спалили. Мы!

– Как и зачем? – Иван Ильич дамокловым мечом навис над душой поджигателя.

– Третьего дня… приехали пораньше, ключи в сарае хотели взять, да Петр увез – пришлось окошко высадить. Тут Кешка и сквозанул по снежку… А мы внутрь «зажигалку» кинули да отошли подальше.

– Какую «зажигалку»?

– Ну, тряпка, бутылка, керосину с бензином маленько… из подручных средств, – Мураш вопросительно поднял рюмку, но не встретив понимания, вздохнул и поставил ее обратно. – Хреново горело, конечно. Полчаса на морозе простояли, пока до кухни добралось, там мука бахнула – мы аж перетрухнули… думали, газ. А тут ветер – Лизка и говорит, давай, мол, в деревню. Помощь зови, а то сами погорим.

– И зачем это все?

– Да Лизка с этим участком осатанела! Куплю, говорит, и все тут! А Петр цену задрал – ну, она и придумала дом спалить, чтоб дешевле взять. Я отговаривать пытался, да где там…

Он махнул рукой и пригорюнился. Иван Ильич прошелся по кухне, снаружи хлопнула калитка и раздалось ворчание Кузьминичны.

– Больные вы оба два, – заявил он. – И ты, и жена твоя. Ну, чего спокойно не сиделось?

– Вань, ну, ей-богу, не моя была идея! И так ей пытался втолковать, и эдак. Не драться ж!

– Это с кем ты тут драться собрался? – Кузьминична вошла на кухню, с недовольством оглядела гостя и пустую чекушку на столе. – Закусываете, стало быть? По-человечески уже не сидится, все бы морды бить?

– Лизонька, – расплылся в пьяной улыбке Мураш, – а тут вот Ванька за хлебушком зашел.

– Вижу ваш хлебушек!

– Лизавета, – строго спросил Иван Ильич, – вы дом сожгли?

– А если и мы? – мгновенно сориентировалась хозяйка. – Шериф ясно сказал, что дела не будет заводить. И Петьке я нынче опять звонила – он уж и цену сбавил. И не обеднеет!

Иван Ильич только руками развел – ну, дура-баба.

– А ты трепался бы поменьше, – продолжала она. – Всю деревню уж перебаламутил. Везде свой нос сунуть надо! Понаехал тут, как в городе халява кончилась, да живет у тетки на всем готовеньком. На шее у государства! А форсу-то, форсу! С нами едва здоровается, а как журналист городской – хвостом за ним ходит.

– Да ты чего? – от изумления он даже забыл, о чем шла речь.

– А того! – отрезала Кузьминична, вешая шубу на крючок. – Только ляпни где-нибудь про пожар – пожалеешь. Из деревни поперед себя убежишь.

– Лиз, ну ты совсем уж… – запротестовал было Мураш.

– А ты заткнись, пьянь болотная! Языком не молол бы, и разговору бы этого не было! Все! Шел бы ты, Ваня, пока цел, – обратилась она к гостю.

Иван Ильич молча нацепил пальто, подхватил буханку, высыпав горсть мелочи на стол, буркнул:

– За хлеб!

И хлопнул дверью.

На улице остатки боевого задора как ветром сдуло. Собственно, ветром и сдуло. Встречным. Сгорбившись и подняв воротник, Иван Ильич побрел домой. Руку, в которой держал хлеб, нещадно кусал мороз.

Он пытался утешить себя мыслью: поджигателей узнал – и то хорошо. Пока неясно, имеет ли это отношение к убийству. Мурашовы давно засматривались на соседский участок. Уж где-нибудь их мысль споткнулась бы о живого и вполне здорового Василия, который занимает полезную площадь за забором.

Давно задуманный или спонтанный, план с поджогом сработал, сбавил Петр цену.

Иван Ильич остановился. Сегодня ведь они не ездили в райцентр – значит, звонила Кузьминична отсюда, из деревни. А раз так…

Лампочка над дверью бывшего клуба, а ныне церкви, светила издалека и давала надежду усталому путнику. Иван Ильич подошел к висящему на стене дома аппарату, снял ледяную трубку с рычага и сквозь завывания ветра услышал длинный гудок. Починили! В кои-то веки Шериф не подвел.

Он зажал хлеб под мышкой и расстегнул непослушными пальцами верхние пуговицы пальто – бумажка с заветным номером вторую неделю ждала своего часа во внутреннем кармане. От ветра слезились глаза, и цифры на диске пришлось искать ощупью. Хоть бы застать! Вечер еще не поздний, а у такой женщины наверняка найдутся дела поинтереснее вне дома.


Еще от автора Эмиль Коста
Ведьма старая, ведьма молодая

Средневековая Франция. На солнечном побережье расположилась рыбацкая деревушка. Бродячий авантюрист Андре Эрмите приезжает сюда по приглашению слуги Лу, чтобы встретить Рождество с его семьей. Накануне праздника происходит жестокое убийство. Эти земли находятся под властью католической церкви: если не удастся найти виновного, местным жителям угрожает инквизиция. Андре придется искать правды среди общего недоверия и враждебности. Всех здесь связывают родственные узы и нелюбовь к чужакам. Деревенская жизнь полна предрассудков, особенно если в деле замешана ведьма.


Мрачные дни в Саннивейле

1959 год. Убийство полицейского всколыхнуло городок на восточном побережье США. Супруга жертвы давно исчезла, единственная дочь отбилась от рук, а коллеги не скрывают своей неприязни. Для внутреннего расследования из Бостона приезжают детектив Стивен Бойд и его пожилой помощник Уилкинс. Чтобы напасть на след убийцы, придется напрячь все силы – слишком много скелетов спрятано в шкафах жителей Саннивейла.


Свинья или гусь

Франция, XVI век. В захолустной гостинице собирается весьма пестрое общество. Волей случая купец, дворянин, семья состоятельных горожан и бродячий авантюрист вынуждены ночевать под одной крышей. Хозяева не слишком гостеприимны, постояльцы хмурятся, и не все доживут до утра. Когда одного из гостей находят мертвым, подозрение падает на каждого. Авантюрист Андре Эрмите берется за расследование. До конца дня он раскроет много тайн и перестанет верить в случай…


Рекомендуем почитать
Сломанный мальчик

Алина Степанова — известный московский риэлтор, блогер и просто неравнодушный человек с активной жизненной позицией. Ее девиз: «Родилась. Родила. Родила. Родила. Риэлтор. Райтер. Работаю. Расследую. Рисую. Радуюсь. Ругаюсь. Ржу». В реальной жизни Алина постоянно оказывается невольно втянутой в какие-то детективные авантюры, то и дело принимая в их расследовании самое непосредственное участие, о чем регулярно пишут и снимают сюжеты СМИ. Но на этот раз перед вами не жуткая история из мира недвижимости, а художественное произведение — тревел-детектив. Сюжет хитро закручен вокруг странного исчезновения мальчика из знаменитой купальни в центре венгерской столицы.


Стрела Амура

«Стрела Амура», как и другие произведения С.Г. Байбородина, основано на реальных событиях. Богатый опыт сыскной деятельности позволил автору реалистично и детально изобразить будни сыщиков, которые просто и без бахвальства выполняют свою работу: кто-то упорным трудом и настойчивостью, а кто-то чутьём, смекалкой и везением. Но любой сыщик — живой человек, и ему не чуждо ничто человеческое. Развивающийся на фоне раскрытия жестокого убийства роман главного героя и свидетельницы преступления добавляет романтики сюжету произведения и даёт возможность читателю надеяться на удачу главного героя не только в раскрытии преступлений, но и в любви.


Милицейские были

От автора Собранные в этой книге рассказы — не плод фантазии автора, а несколько беллетризированный фактический материал. Домысел коснулся разве что некоторых деталей, конечно, изменены и фамилии. Остальное же — то, что было. Поэтому и название — «были». Судьбы людей, которые пройдут перед вами, — частица жизни моих коллег. События, изображенные в рассказах, имели место в нашей республике за последние два десятилетия. Автор старался показать всю омерзительную сущность любого преступления и вместе с тем рассказать о тяжелой и почетной работе сотрудников милиции.


Вера. Детективная история, случившаяся в монастыре

Новая книга санкт-петербургского священника и публициста игумена Силуана (Туманова) написана в популярном жанре православного детектива. В небольшом женском монастыре в российской глубинке при загадочных обстоятельствах погибает молодая монахиня. Что это? Роковое стечение обстоятельств, суицид, сердечный приступ за рулем или заранее подготовленное убийство? Во всем этом и многом другом предстоит разобраться Вере Шульгиной, дальнейшая судьба которой сложится весьма неожиданно для нее самой.


Время Змея

Город изменился. Полтора года исчезают жители. Разобраться в происходящем не позволяют. И источник запрета находится не только в материальном мире. Вступить в противостояние значит бросить вызов тайной религиозной организации и потусторонним силам. Только так можно прекратить исчезновения и спасти людей. Полицейский Рассказов готов. А вы?


Зверь, или История одной пандемии

Сегодня вы можете найти несчитанное количество различных книг и рассказов о том, как человечество в один миг перестало существовать по причине какой-то катастрофы или смертельной пандемии. А что если данный рассказ не об этом? Здесь время постапокалипсиса – это неизменная составляющая, то, что есть, вне зависимости от обстоятельств. Отсутствие на земле практически семи миллиардов человек уже воспринимается как должное, а трагедия одного-единственного человека может быть значительнее всего того ужасного, что уже произошло.